– Этот наш смех стал для меня чем-то вроде отметины, воплощением нашей любви. Понял бы я это с самого начала, не уехал бы в Москву. Я бы не потерял эти двадцать лет. Мы могли бы чаще пожимать друг другу руки и лопаться от смеха.
Тигран был так ласков и заботлив, что Мина почти забыла о своем поступке. Как будто он подарил ей способность забывать, что она считала проявлением доброты с его стороны. А сам он был готов забыть о ее глупости, но не забывал о ее гениальности.
Теперь, наблюдая, как дочка кидает на доску кости, Мина совсем не воспринимала себя как гения. Он была так далека от всего этого.
Неудивительно, что Аво пожалел ее! Ничего странного в том, что он сымитировал свои чувства к ней, что бросил ее, не попрощавшись. А она все эти годы принимала жалость за любовь.
Мина взялась пальцами за подбородок.
После разговора с Рубеном на своей свадьбе Мина выбросила ставшую ненужной карту Америки – совсем как ее сестра выбросила свои музыкальные записи. Но одной лишь карты оказалось недостаточно. Мина выкинула множество книг со стихами, фотографии, вырвала и сожгла из своих дневников десятки страниц. Даже приглашение на турнир с Эйфелевой башней на открытке полетело в печку. Как-то раз Галуст, войдя в квартиру, потянул ноздрями: «Э, а что у нас сгорело?» Мина выкрутилась – плов, мол, подгорел.
Все, что у нее осталось, – подарок Тиграна, который он сделал ей в тени лиственницы. Иногда она гладила золотой обрез книги, вдыхала запах бумаги трехсотлетней давности. Ее палец скользил вдоль строк с формулами, словно по древним окаменелостям.
Галуст посоветовал ей отказаться от ведения кружка по нардам, чтобы оставалось больше времени на семью. Она послушалась, но это обстоятельство сильно удручало ее, ведь она лишилась учеников. В отличие от предыдущих владельцев книги у нее уже не было возможности передать ее по традиции лучшему из лучших. Мина окунулась в ведение домашнего хозяйства.
В тот день, когда она узнала, что беременна, книга Анании Ширакаци тоже должна была отправиться в огонь. Она в последний раз перелистывала страницы и потеряла счет времени. И тут на кухне появился Галуст. Неужели он все это время был дома? – ужаснулась Мина. Он вошел и, увидев у плиты уткнувшуюся в книгу жену, воскликнул:
– Любовь моя, книжная душа, что ты сейчас читаешь?
Он попытался поцеловать Мину, отчего его каблуки слегка оторвались от пола, но, как всегда, промахнулся и вместо губ попал в подбородок.
И тут Мина расплакалась. То есть расплакалась и рассмеялась одновременно, в той некрасивой манере, за которую ее всегда упрекали. Но Галуст, не разжимая объятий, шутил. Говорил, что и не знал, какой у его супруги чувствительный подбородок. Сказал, что в следующий раз будет осторожным. Что он любит ее. По-настоящему, а не по расчету.
Мина знала, что больше всего на свете Галуст боялся упустить свой шанс стать отцом, и она наслаждалась этим мигом – мигом, когда она могла навсегда изгнать из него этот страх.
Он заметил, как изменился ее взгляд, и сказал:
– Бог с ней, с книгой! Если тебе нравится, читай, это не мое дело!
Вот тогда она и произнесла:
– Ты скоро станешь отцом.
Галуст наклонился и приник щекой к ее животу. А потом взял ее за руки. И они стали танцевать прямо на кухне. Танцевать не как супруги, чья семейная жизнь началась без любви, а как самые настоящие любовники.
Мина больше не могла хранить в себе эту тайну. В середине беременности она рассказала мужу, что книга – это подарок Тиграна.
Галуст попросил подержать книгу в руках. Они вместе разглядывали ее, восхищаясь ее древностью и ценностью.
– Зачем сжигать? – удивился Галуст.
– Понимаешь, – объяснила Мина, – это может звучать глупо, но у меня такое чувство, будто эта книга олицетворяет собой последнее, что осталось от моих прошлых бед и неудач. И мне хочется поскорее избавиться от нее, пока не родился ребенок.
– Хочешь, я разожгу печь, – предложил Галуст.
Готовность мужа заставила ее передумать. Мысль о том, что одно лишь мгновение может стереть целые века, показалась ей невыносимой. Какую бы боль ни причиняла ей книга, все равно оставалась смутная надежда, что эта боль может принести пользу. И она предложила:
– Может, мы продадим ее? А деньги потратим на ребенка. На его жизнь.
Еще по своей старой службе в Ленинакане Галуст помнил одного человека, державшего подпольный магазин. Этот человек покупал и продавал всякие редкости и имел контакты даже с зарубежными клиентами и поставщиками. В основном он интересовался коврами, посудой и тому подобным, но не отказывался и от антиквариата.
На следующий день они сели в поезд и направились на запад. В дороге Мине сделалось дурно, и Галуст дал ей свою шляпу вместо пакета. Ее вырвало. На станции Галуст пошел к фонтану и, напевая себе под нос, чтобы скрыть смущение, выстирал шляпу.
Дома у торговца все стены были увешаны картинами, оправленными в дорогие рамы. Среди пейзажей преобладали горы и реки с пасущимися на берегах лошадьми. На единственном свободном месте Мина заметила странное пятно – судя по всему, раньше тут висело распятие.
Едва Галуст и Мина вошли в переднюю с антикварными статуэтками из золота и серебра, их встретил кот, который, выгибая спину, потерся о ноги Мины. Вслед за котом появился и знакомый Галуста. У него было большое, прямо-таки необъятное лицо – Мина ни разу в жизни такого не видела, а челюсти громко щелкали при каждом слове.
– Если вам что-нибудь понравится, сразу скажите, чтобы я успел поднять цену, – пошутил хозяин.
Кот последовал за всей компанией в задние комнаты. Хозяин отодвинул ширму, открыв большой стеллаж с коврами. Мина присела на корточки, чтобы погладить кота, а когда выпрямилась, Галуст уже протягивал книгу торговцу. Тот закрепил на лбу специальную лупу и стал изучать чернила. Затем вышел из комнаты с другой книгой, на вид столь же древней, и стал рассматривать оба экземпляра.
Наконец он поднял голову и посмотрел на Галуста, даже не потрудившись вынуть лупу из глазницы. Звучно захлопнул обе книги и сказал:
– Вас обманули.
– Это так… – начал было Галуст, но Мина наступила ему на ногу, заставив молчать.
– Я не утверждаю, – сказала она, – что этот экземпляр и есть настоящий Ширакаци пятого века. Скорее всего, это копия семнадцатого столетия. Но даже если это и так, она не теряет своей стоимости и ценности. Книга вполне может быть бесценной.
– Бесценная или ценная – для меня это синонимы, – проворчал торговец, наклонив голову так, что лупа сама свалилась в карман его рубашки. – Пятый или семнадцатый век – это история. Эта же… Чернила, которыми она написана, – турецкие. Вряд ли они старше вашего почтенного супруга.
Кот снова потерся о ноги Мины, но она оттолкнула его. Должно быть, она изменилась в лице, потому что Галуст спросил, не нужна ли ей снова его шляпа. Мина отрицательно мотнула головой. Потом посмотрела на торговца и спросила, уверен ли он в своих словах. Не может ли он – и пожалуйста, на этот раз повнимательней – проверить еще раз?
