Тем не менее даже самый удачливый обитатель инсулы, возможно, мечтал о том, когда исполнится его самое заветное желание: «Когда же я смогу выбраться из этой cenacula (квартира) и перебраться жить в domus?»
[31]
Сенаторский «особняк» domus (домус). Публий Юний Кальв, сенатор из старинного рода, жил в особняке, надменно возвышавшемся неподалеку от вершины Эсквилина. Дом находился в самом начале улицы Меркурия и нависал над черепичной крышей скромной инсулы Flavia Victoria.
Хотя Кальв и относился к высшему слою древнейшей аристократии, но не отличался особым богатством. Он не обладал, подобно некоторым из своих друзей, несколькими городскими домами, владельцы которых часто переезжали из одного в другой в зависимости от сезона и своего настроения. У него были только четыре сельские виллы, одна из которых располагалась далеко на севере у итальянских озер, другая – среди холмов Этрурии
[32], третья – совсем недалеко от Рима, четвертая же – на восхитительном побережье Неаполитанского залива. Его городское жилище, далеко не такое роскошное, как домусы многих сенаторов, а то и всадников (второе после сенаторов аристократическое сословие), даже не могло сравниться по великолепию со многими особняками богатых выскочек-вольноотпущенных. Тем не менее этот изысканный дом, которым владели многие поколения семейства Кальвов, был переполнен фамильным достоянием. Кальв, в отличие от многих своих коллег-аристократов, был счастливо женат и наслаждался семейной идиллией вместе с двумя сыновьями-подростками и дочерью. Для них совершенно достаточной считалась familia, состоящая всего только из 150 рабов, хотя благородная Грация, супруга сенатора, и жаловалась своему мужу, что такое число неприлично мало.
Фамилия Кальв в самом деле была весьма древним родом в Риме, который постепенно превращался в город выскочек. Предки Публия много столетий жили на Эсквилине, и их домус много раз перестраивался. В эпоху Пунических войн
[33] он, вероятно, состоял только из одного центрального атрия с отверстием в сводчатом потолке, дававшем доступ свету и выход дыму очага, и нескольких темных комнат, радиально расходившихся от большой гостиной. Этот зал справедливо называли «черным местом» (ater) – от сажи, которая образовывалась от горевшего посередине очага, – она оседала и постепенно затвердевала на стропилах. Стены его были сложены из камня, пол был выложен каменной плиткой, а то и просто представлял собой утоптанную землю, а крыша была крыта соломой или тростником. Такой дом мог вместить достаточно много детей и относительно немного слуг сенатора, который способствовал унижению Карфагена.
План большой резиденции. Нынешний дом сенатора весьма отличается от того прежнего домуса – это становится ясно сразу, как только мы минуем высокие ионические колонны, которыми украшен вход в него. Тем не менее план бывшего жилища не совсем исчез в этом широко раскинувшемся поместье. Римский дом всегда остается (как и греческий) по своей сути типично южным жилищем, построенным вокруг двора, откуда он и получает освещение, поэтому здесь и не придают особого значения выходящим на улицу окнам. Зато теперь старая гостиная расширилась до размеров внушительного залитого светом зала, в который солнечные лучи проникают не через дымовой волок, но сквозь обширное отверстие в сводчатом потолке. Комнаты, расходящиеся от зала, увеличились в числе и стали значительно больше в размерах. Затем через серию переходов мы попадаем во второй подобный зал, но еще больше и прекраснее, к которому примыкает также целый ряд соединяющихся с ним помещений.
В таком доме главные апартаменты находятся на первом этаже, на втором – помещения, где размещаются работающие в доме рабы, позади жилища имеется сад. Каждый до-мус строили по индивидуальному плану его владельца, но в соответствии с общей схемой – с двумя главными залами (так же, как для каждого особняка последующих цивилизаций будут необходимы главный зал и парадная столовая).
Эксперты по недвижимости оценивали особняк Кальва примерно в 3,5 млн сестерциев (скажем, 140 тыс. долларов)
[34]; однако в городе имелось немало домов более богатых сенаторов, стоивших раза в четыре дороже. Эти здания выходили фасадами на улицы, где по понятным причинам не было лавок, а все соседи либо принадлежали к сословию всадников, либо являлись очень богатыми вольноотпущенниками. Городские дома не тянулись в высоту, подобно инсулам, большинство из них имели всего два этажа: на первом вместо окон были проемы, похожие на смотровые глазки, прорезанные в мощной оштукатуренной стене; на втором куда бо́льшие окна защищали мощные решетки. Необходимость такого обустройства частично можно понять из предостережения, висевшего при входе:
«РАБАМ НЕТ ВХОДА В ДОМ БЕЗ РАЗРЕШЕНИЯ ХОЗЯИНА, НАКАЗАНИЕ – 100 УДАРОВ».
Вход в резиденцию сенатора. Парадный вход в особняк, безусловно, впечатляет. Колонны по обе стороны от входа сделаны из серебристого мрамора. Пройдя между ними, попадаешь в вестибюль, значительных размеров предварительное помещение, отделанное по стенам изысканными пилястрами. Сейчас в нем толпятся клиенты сенатора. Затем посетитель приближается к дверям в ostium (остит) – переднюю. Двери эти широко открыты, но каждый намеревающийся войти в них тщательно изучается. Если возникает какая-то неопределенность, он даже может быть остановлен на входе janitor, доверенным рабом хозяина дома, который сидит при входе. Рядом со многими такими рабами могла находиться еще и свирепая собака, но в нашем случае это лишь выложенное мозаикой на полу ее изображение с надписью под ним: «CAVE CANEM» («Берегись собаки»). Поверх входа, однако, висит позолоченная клетка с прирученной сорокой, которая гортанно произносит «Salve! Salve!» («Привет!»), когда посетитель входит в атрий.
Атрий и вид сквозь него. В ту самую минуту, когда мы входим в атрий, нас поражает контраст между пыльной грязной улицей и внутренним убранством особняка. Если никто из домочадцев или клиентов не загораживает нам взор, то мы можем ясно обозревать всю перспективу дома – от входа до зелени сада. Прежде чем сделать первые шаги, обведем взглядом этот великолепный двор, выложенный изысканной мозаикой, с четырьмя элегантными коринфскими колоннами розового мрамора, поддерживающими сводчатый потолок, сквозь отверстие в котором изливается столб солнечного света. В основании последнего искрится брызгами изысканный фонтан, в котором бронзовые тритоны и танцующие нимфы пускают струи воды в белый мраморный бассейн, заполненный водными растениями. Вдоль стен атрия и у каждой из нескольких выходящих в него дверей стоят бронзовые или мраморные статуи, возвышаясь на украшенных резьбой пьедесталах.
