Обряд в храме. В день проведения обряда Кальв появился в храме, причем на этот раз его тога была плотно обернута вокруг его тела и скреплена особым «габинским» поясом, что оставляло его левую руку свободной для совершения необходимых ритуальных действий. На почтительном расстоянии за ним следовала группа его родственников, друзей, вольноотпущенников и т. п. Был среди них и особый фламин Юноны, друживший с Кальвом сенатор, тоже в надлежащем облачении, чтобы наставлять Кальва в технических деталях обряда, поскольку требовалось, чтобы в роли жреца выступал сам Кальв.
После того как все собрались вокруг алтаря и увенчали себя венками из плюща, общественный глашатай громко произнес: «Да воцарится здесь тишина!» За этим последовало напряженное молчание, прерываемое лишь иногда подавляемым покашливанием. Поскольку никакого неблагоприятного знака не последовало, старший из малолетних сыновей Кальва, выступающий в обряде в роли помощника жреца, подал своему отцу чашу с родниковой водой, в которой тот тщательно омыл руки, а затем вытер их полотенцем, поднесенным младшим сыном, и накинул себе на голову большую складку своей тоги, которая почти совсем скрыла его лицо.
В этот момент флейтист, стоявший рядом с группой, заиграл на своем инструменте и продолжал играть почти до конца обряда, но не для того, чтобы образовать его музыкальный фон, а чтобы не был никем услышан какой-нибудь звук, который мог стать дурным предзнаменованием. Вслед за этим другой юноша подвел к алтарю овечку. Маленькие рожки ее были вызолочены, шею обвивала гирлянда цветов. Для обряда требовалось, чтобы жертва, хотя бы как казалось, шла к алтарю по своей воле, поэтому повод не был натянут, однако небольшое количество вкусной травы, разбросанной у алтаря, влекло животное навстречу своей судьбе.
Кальв приблизился к жертвенной овечке. Фламин, двигавшийся сбоку едва ли не вплотную к нему, подсказывал каждую деталь обряда. Кальв взял фиал вина, щепоть ладана, смесь муки и соли и брызнул понемногу каждым ингредиентом на мордочку голодного животного. Профессиональный помощник состриг несколько волосков между рожками овечки и бросил их на угли алтаря. Затем, снова по подсказке фламина, Кальв громко произнес слова молитвы: «О матерь Юнона, я возношу молитву тебе и заклинаю тебя быть милосердной и благосклонной ко мне, моему дому и всему моему хозяйству, для чего я и приношу в жертву тебе этого агнца во исполнение моих обетов; прошу тебя отвратить и не подпускать все недуги, видимые и невидимые, всяческие неплодородие, убыток, неудачу и дурную погоду; молю тебя послать удачу моей семье, моим делам; даруй силы и здоровье мне, моим домашним и всей моей фамилии!»
[378]
Формула молитвы; реальное жертвоприношение. Произнесенная Кальвом молитва больше всего походила на формулировки, используемые адвокатами во время суда претора: никаких высоких слов, но все вполне обстоятельно и ничего не предусмотренного.
Когда Кальв закончил свою молитву Юноне, храмовый служитель, стоявший рядом, задал ему положенный вопрос: «Мне делать?» – «Делай!» – велел ему Кальв. В ту же секунду служитель нанес овечке безжалостный удар деревянным молотком по черепу. Бездыханная овечка рухнула на пол храма, а служитель тут же встал на колени и вонзил ей нож в горло. Собрав вытекавшую кровь в чашу, он обрызгал из нее алтарь, окропив еще его вином, ладаном и освященным хлебом.
Принесенная в жертву овечка была тут же разделана, и бывший здесь же гаруспик принялся изучать цвет и формы еще трепещущих ее внутренностей. Если бы они оказались сочтены им «неблагоприятными» по цвету, форме или еще по каким-то причинам, то была бы приведена вторая овечка и весь ритуал повторили бы, пока результат не устроил бы жреца. Но гаруспик, честно отрабатывая свой гонорар, после тщательного изучения желчного пузыря, кишечника и печени, поднял голову и вполне серьезно произнес: «Extra bona!» («Внутренности в порядке!») Сразу после этого фламин, до сих пор стоявший неподвижно и лишь бормотавший молитвы, выступил вперед, бросил вино, муку и ладан на внутренности, а затем возложил всю эту массу на ярко раздутые служителями огни алтаря. Тем временем тушку овечки забрали рабы Кальва и унесли ее домой для домашнего употребления.
Кальв же во второй раз набросил складку своей тоги на голову и громким голосом воззвал к Юноне: «О богиня, поскольку ты приняла принесенную тебе жертву и будешь простирать свою длань надо мной и моим домом и в следующем году, то обещаю принести тебе в жертву еще трех таких же агнцев, белых и без малейшего изъяна, как и этот». Он снова стал, как можно заметить, адвокатом, напоминавшим другой стороне в контракте, что, поскольку предложенный платеж принят, тот должен строжайшим образом продолжать свое дружеское отношение и в последующие двенадцать месяцев.
На этом ритуал был закончен. Фламин воздел руку и произнес установленную формулу: «Вы можете покинуть храм». Все присутствовавшие при ритуале теперь с шумом и шутками направились к особняку Кальва, предвкушая великолепный ужин, во время которого каждый из них должен был получить также и часть принесенной в жертву овечки.
Девственные весталки: их неприкосновенность и значение. В римском обществе исконно почитаются понтифики, авгуры, фламины и члены других священных коллегий. Однако все они были слишком прагматичными и светскими, чтобы воспринимать их всерьез, когда требовалось религиозное почитание. Но в Риме есть одна коллегия, которая безусловно признается святой, над чьим статусом не позволяет себя насмехаться ни один безбожник и члены которой хранят лучшие традиции религии Нумы Помпилия с древнейших дней Рима и до нынешних невнятных времен, – сестринство Девственных весталок.
Сам Нума, как это утверждает древняя традиция, учредил эту общину из шести святых дев, хотя, вне всякого сомнения, подобные общины можно найти и в других примитивных италийских сообществах. Их происхождение достаточно ясно. Для людей на ранней стадии развития огонь был вещью весьма загадочной и совершенно необходимой. До открытия кремня и кресала оказывалось далеко не простым делом добыть новый огонь путем трения друг о друга двух палочек – одной из твердой древесины, а другой из мягкой. Поэтому каждое селение поддерживало центральный очаг (focus), в котором постоянно горел огонь и куда всегда можно было послать мальчишку за огоньком для своего кухонного очага.
Но в отличие от всех остальных людей своего времени древние латиняне сделали из этой ежедневной домашней потребности священный институт и ритуал. Храм богини огня поначалу, возможно, был всего только очагом в жилище короля, а его служительницей являлась дочь короля. Затем король как бы отстранился, его место занял верховный понтифик, и вполне естественно, что, поскольку его жилище, Регия (Regia), располагалось на краю форума, там же был воздвигнут и храм Весты, а жилище ее служительниц построили рядом с ним.
На протяжении всех тех веков, когда в храме Весты неугасимо горел огонь, поддерживаемый день и ночь неустанными заботами ее служительниц, все римляне – от императора до последнего плебея – питали к этому скромному храму куда большее истинное почтение и благоговение, чем к чему бы то ни было во всем мире, включая и вызолоченный храм Юпитера Капитолийского, венчавший Капитолийский холм, и его фламина.
