Будь он хозяином дома другого типа, то поступил бы как и многие из весьма вульгарных патронов, которые приглашали на обед своих бедных клиентов и затем намеренно потчевали их грубыми объедками, тогда как самого хозяина и его почетных гостей ублажали самыми тонкими блюдами. Подобные люди позволяли себе даже такую мелочность, как приставить к каждому малоуважаемому гостю по особому рабу, обязанному смотреть только за тем, чтобы тот не выковырял своим ногтем драгоценные камни из винной чаши. Плиний Младший уже выразил тогда свое мнение об аристократах, которые не желают равнять себя с приглашенными ими гостями. Он заявил, что хотя хозяин дома обязан экономно расходовать свои средства, но все же не должен есть и пить ничего более изысканного, чем то, что он предлагает своим клиентам и вольноотпущенникам.
Конечно, многие вечерние трапезы происходили куда проще, чем только что описанное пиршество. Если триклиний был неполон, то Кальв и Грация порой предлагали своим ближайшим знакомым всего лишь «немного латука, три улитки, пару яиц, полбу, приправленную медом и охлажденную снегом, испанские маслины, огурцы, лук, да еще немного подобных деликатесов». Все это в стиле былой римской простоты, но каждое блюдо великолепно по вкусу, а его приготовление в высшей степени искусно; но даже весьма скромный Кальв не слишком большой приверженец подобной диеты, восхваляемой философами. Рим был не только властелином мира, но еще и цитаделью гурманства.
Глава VII
Социальное устройство: рабы
Огромное количество чужестранцев в Риме. «Грекулюсы»
[96]. Рим, как мы уже поняли, был городом с громадным космополитическим населением, и в нем имелась, увы, значительная прослойка бездельников, паразитов, живших за счет угождения порокам или наслаждениям богачей. Приток чужестранцев сразу же бросался в глаза, будь то на темной улице Меркурия или же на Старом форуме. Говоря словами уже не раз цитированного нами Ювенала, «сирийский Оронт
[97] уже давно вливается в Тибр, принося сюда свой язык и свои обычаи, свои флейты и свои цимбалы, да и своих вульгарных девиц, бродящих вокруг Колизея».
Значительная часть этих пришлых чужеземцев, однако, не были истинными пришельцами с Востока, скорее эти пронырливые существа с оливкового цвета кожей, моралью и этикой левантинцев только предпочитали, чтобы их называли «греками». Поэт находил в них и другие, знакомые ему черты, высмеивая их изворотливость, пресмыкательство и готовность на любую уловку, способную принести благосклонность богачей или их вознаграждение. Один и тот же авантюрист мог представиться «преподавателем грамматики, оратором, геометром, художником, тренером, канатоходцем, авгуром, доктором или астрологом», а если вы «попросите такого „грекулюса“ отправиться на небеса – что ж, он доберется и туда!». Они готовы, считал поэт, по одному вашему знаку проливать слезы и покатываться с хохота и, разумеется, с охотой пойдут на любую хорошо оплаченную подлость.
Процветали ли подобные создания? Да, если им это удавалось. А следующим шагом становилось римское гражданство. Затем они меняли свои имена, обзаводились тогами, а их сыновья или по крайней мере внуки уже проплывали над головами толпы – в паланкинах их несли к дому сената. Имелась и большая группа conscript fathers
[98], которые, как Кальв с негодованием говорил Грации, на самом деле всего лишь грубые кельты из Испании, Галлии и даже далекой Британии, а еще одна группа могла говорить на латыни только с ужасающим североафриканским акцентом. Появились даже некие темнокожие Юлии (исключительно достойное римское имя), гордо носившие свои подбитые багровым тоги, но которые – и любой готов в этом поклясться – родились где-то в верховьях египетского Нила: «И так только они попали в фавор к императору!» Тем не менее в социальном отношении Рим на первый взгляд представлял собой один из самых демократичных городов в мире.
Строгое деление общества. Уклад жизни – статус. Но более близкое знакомство с устройством его жизни выявляет тот факт, что римское общество в высшей степени недемократично. Богатство, как можно быть уверенным, преодолевало многие барьеры, но даже состояние в 100 млн сестерциев вкупе с императорским покровительством не было способно сделать всего. Римская империя строилась отнюдь не на основе человеческого братства и равенства, но на благочестии. Именно «благочестивый Эней»
[99] стал героем национальной эпической поэмы. Но что же на самом деле понималось под этим благочестием? Отнюдь не только почитание богов, но и установление для каждого человека в обществе особого места в соответствии с его статусом, определяющим его принадлежность к большому общественному слою, в который его помещает закон и из которого он не может ни подняться, ни опуститься без значительных формальностей. Вы вызваны в суд? Первый вопрос, который там будет задан, это: «Кто вы такой?» И от ответа на него, вне зависимости от виновности или невиновности, будет в значительной степени зависеть ваша судьба.
В сущности, в Римской империи в высшей степени господствовал строй государственного статуса – то есть каждый человек наделялся определенным социальным и юридическим положением. Акцент на статус был сделан еще в период основания Августом своих владений; затем он не только сохранялся, но и усиливался – вплоть до самого конца Римской империи.
Каждый из более чем 1,5 млн жителей Рима относился к одному из шести четко стратифицированных классов общества, определяемых особыми юридическими условиями: I. Рабы; II. Вольноотпущенники; III. Свободные провинциалы; IV. Обыкновенные римские граждане, или плебеи; V. Всадники; VI. Сенаторы. Третий из названных классов был довольно немногочислен и образован в основном приехавшими в столицу жителями империи и проживавшими там иностранцами, некоторые из них, если они относились к аристократии таких свободных городов, как Афины, пользовались особыми привилегиями и покровительством закона. Почти все вольноотпущенники формально считались римскими гражданами, однако сохраняли определенную неправоспособность в социальных и гражданских вопросах. Плебеи, всадники и сенаторы официально считались «старшими», однако представители двух верхних классов могли с презрением взирать на выходца из нижнего класса. В социальном отношении, разумеется, существовало множество различных вариантов: так, наиболее приближенные рабы богатых аристократов могли презирать мелких торговцев, облаченных в изъеденные молью тоги, а про высших цезарианцев (рабы при императорском дворце) известно, что они покровительствовали всадникам и даже сенаторам.
