Громадное число рабов. Универсальность рабства. Рабы, однако, совершенно официально всегда находились на самой нижней ступени общественной лестницы. Их число в Риме было весьма значительно – около половины всего населения. От них не требовалось ношение какой-то особенной одежды
[100]. Известно, правда, что подобное предложение даже обсуждалось в сенате, но безрезультатно: «Было бы опасно показать несчастным, сколь они на самом деле многочисленны». Обыкновенно рабы ходили в туниках темных расцветок и длинных накидках, подобно простым гражданам, либо носили ливреи ярких цветов, придуманные их хозяевами.
Лишь немногие из этих людей имели итальянскую внешность и могли говорить на латыни без иностранного акцента. Это верно, что значительная часть иноземных авантюристов перебралась в Рим по своей воле, но, как представляется, основная масса космополитической толпы, бросавшейся в глаза каждому, даже если и была свободна тогда, но попала в Лаций
[101] далеко не по своей воле – в качестве рабов, которым предстояло служить повелителям мира.
Почти никто не задавался вопросом о правомерности и необходимости рабства. Лишь Сенека написал как-то, что ни один человек не может быть полностью обращен в раба – его тело принадлежит его хозяину, но его мысли – только ему самому. Гораций несколько напыщенно рассуждал: «Кто же истинно свободен? Единственно только умный человек; он строгий владелец самого себя». Это звучит хорошо, но не меняет практических результатов сложившейся ситуации, так что, например, все сельскохозяйственные орудия во всех справочниках классифицировались по трем разрядам: I. Немые инструменты – плуги, мотыги, лопаты и т. д.; II. Озвученные инструменты – волы, ослы и т. д.; III. Говорящие инструменты – рабы, используемые на сельскохозяйственных работах.
Власть хозяина над рабами. В течение очень долгого периода времени, вплоть до эпохи Адриана, эти «говорящие инструменты» меньше защищались законом, чем лошади «гуманным» законодательством более поздних эпох. Правящий император, однако, будучи известным новатором и приверженцем стоической философии, издал эдикт о том, что раб не может быть убит по произволу своего хозяина без «согласия» магистрата.
Каждый владелец двуногих человеческих существ, возможно, и ворчал о том, что «теперь совершенно невозможно поддерживать дисциплину», но этот новый закон практически ничем не помог рабам. Хозяева могли наложить на них какое угодно наказание, причем столь жестокое, что наверняка заканчивалось смертью рабов. Если все же случалось убийство какого-либо слуги, то показания об этом, данные рабами, не принимались судом в качестве свидетельства, свободные же граждане не желали предавать интересы своего класса и преследовать убийцу в судебном порядке. Половина населения Рима, таким образом, продолжала сохранять абсолютную власть над второй его половиной.
Рабы городские и рабы деревенские. В особняке Кальва и Грации имелась их «фамилия» численностью около ста пятидесяти рабов. Примерно такое же их число было разбросано по их виллам в сельской местности, но между городскими и сельскими рабами существовала значительная разница. Первые в высшей степени презрительно относились ко вторым. Городские рабы являлись по большей части белоручками, занимавшимися исключительно капризами и прихотями своих владельцев, сельские же занимались тяжким трудом на полях, зачастую в условиях строжайшей дисциплины. Когда их общий хозяин, сопровождаемый толпой рабов из своего особняка, приезжал на свою виллу в провинции, часто возникали ссоры и даже драки между двумя этими контингентами рабов. Достаточно было мальчишке-слуге стать слишком неповоротливым или служанке чем-то не угодить своей хозяйке, как она или ее муж просто говорили своему управляющему: «Отправь-ка его или ее на виллу!» Виновный тогда будет упрашивать владельца дома заменить ему такую долю жестокой поркой – отправка в деревенские рабы считалась хуже смерти.
Покупка мальчишки-раба. В любой крупной городской «фамилии» покупка новых рабов для замены тех, кто умер, или по какой-нибудь другой причине считалась повседневным событием. Совсем недавно Кальву понадобился новый мальчишка «на побегушках». Не желая лично заниматься подобной мелочью, хозяин доверил выполнить эту работу сведущему в таких делах вольноотпущеннику Клеандру. Последний добросовестно обошел весь крупный рынок рабов, раскинувшийся неподалеку от форума, и особенно внимательно прошелся по «Септа Юлия», большой открытой галерее, вытянувшейся вдоль Via Lata.
Здесь, словно на обычном рынке скота, было выставлено на продажу большое число двуногих человеческих существ. Они размещались во множестве небольших стойл или загонов, к которым то и дело, отталкивая друг друга локтями, пробивались покупатели или просто любопытные. Из многих таких стойл исходил крепкий запах человеческих тел, как будто от набитых в тесноте животных. У входа в каждый загон висел список, написанный на белой дощечке красным мелом, который оповещал всех желающих о том, откуда эти рабы происходили, и о часе, когда они будут проданы с аукциона. Здесь были представлены все национальности известного тогда мира – египтяне, негры, арабы, сицилийцы, каппадокийцы, фракийцы, греки и называющие себя греками кельты из Галлии, Испании и Британии, а также тевтоны, белокурые создания из-за пределов Рейна. Здесь находились мужчины и женщины всех возрастов, но преобладали молодые девушки и девочки-подростки. Когда Клеандр прохаживался здесь, рассматривая рабов, он услыхал голос глашатая, который оповещал всех, что сейчас на продажу будет выставлена новая группа евреев, взятых в плен генералами императора после успешного разгрома одного из последних оплотов восставшего населения Палестины.
Выбор рабов в загонах. Нам поможет то, что мы не будем слишком пристально приглядываться и обращать внимание на отвратительную жестокость и унизительный характер многих развертывающихся здесь сцен. Торговцы рабами считались в обществе социальными отбросами: большие доходы, которые можно было извлечь спекуляциями на человеческой плоти, притягивали в эту сферу многих отъявленных проходимцев. Именно здесь Клеандр наконец-то и нашел заветный загон. Несколько мальчишек-подростков с берегов Черного моря вот-вот должны были быть выставлены на продажу. Они даже не выглядели несчастными. Сказать по правде, их родители-варвары, скорее всего, сами продали их, как всегда делали это, и мальчишки теперь думали о своем будущем вхождении в римскую «фамилию» как о большом приключении.
Парни стояли рядком на каменном помосте, почти без всякой одежды, их ноги были выбелены мелом в знак того, что они выставлены для немедленной продажи. Клеандр и другие потенциальные покупатели тщательно осматривали их, словно продаваемый скот; щупали их мышцы, осматривали зубы, задавали им вопросы, чтобы удостовериться, могут ли те говорить по-гречески и хотя бы немного на латыни. Другого агента-покупателя постоянно сопровождал врач, отвечавший на вопросы прожженного торговца о здоровье продаваемого товара. Клеандр, в свою очередь, стал спрашивать у помощника продавца о каждом подростке: «Гарантируете ли вы его здоровье, в особенности, не бывает ли у него судорог? Склонен ли он к воровству? Пытался ли убежать? Был ли он подавлен и не пытался ли покончить самоубийством?»
[102]
