Наказания рабов. Учитывая все эти обстоятельства, а также то, что среди большого числа рабов всегда находились такие, которые из-за своего происхождения или по своей природе были ненадежны и даже неисправимы, в каждом большом доме имелись маленькая тюрьма и субъект с низким лбом и глубоко посаженными волчьими глазами, несший обязанности тюремщика и официального «кнутобойца». Даже в доме Кальва, в такой большой familiae, случалось достаточно часто, что какого-нибудь незадачливого парня или служанку видели болтающимися без дела или подворовывавшими, за что те и получали порцию плетей – по приказу доверенного раба, управлявшего всем хозяйством
[106]. Наказанные рабы воспринимали назначенные им удары исключительно как боль, как часть их жизненной доли, унижением они не считались.
Положение рабов во многих домах было куда ужаснее, чем у Кальва. Сервилия, одна из знакомых Грации, часто жестоко избивала свою камеристку за совершенно незначительные провинности, нанося ей удары плашмя своим бронзовым зеркалом. Амбуст, недавно избранный эдилом, приказал наказать своего мальчишку-раба сотней плетей только за то, что тот недостаточно быстро принес ему горячей воды. Богатая вдова Лепидия наслаждалась тем, как секли ее рабов, приказывая истязать их в собственном будуаре, пока она писала в дневнике или накладывала румяна на лицо. Много рабов забили до смерти за незначительные оплошности, которые тем не менее приводили их хозяев в неистовую ярость. В Риме называли имена некоторых аристократов, содержавших в своих бассейнах для рыб больших сазанов, которых кормили мясом и которым время от времени бросали на съедение непокорных рабов – для улучшения вкуса рыбы. Подобные действия вызывали отвращение у всех приличных людей.
Клеймение рабов. Ergastula – тюрьма для рабов. Если проступок раба оказывался слишком тяжким, чтобы искупить его только бичеванием, но все же не дотягивал до смертной казни, существовало много промежуточных ступеней для наказания. Вот через атрий Кальва с каким-то тяжелым грузом проходит неприятный парень с выжженными каленым железом на лбу буквами FVH – он заклеймен как вор
[107]. Сейчас он занимает место другого парня, которого для исправления его исключительной лености отправили на месяц в «мельничную бригаду», где, будучи прикованным к длинному рычагу, он приводил в движение жернов крупорушки и целыми днями тащился по кругу подобно ослу – прекрасное средство для исправления.
Но и такое наказание еще не слишком страшно по сравнению с тем, что выпало на долю слуги всадника Поллио, цветущего и умного парня, который почему-то надерзил своему хозяину. В приступе гнева Поллио распорядился: «Отправить его на шесть месяцев в ergastulum». И никогда не знавший обременительного труда парень был не только определен на тяжелые полевые работы – в высшей степени грязные и отвратительные, – но трудился там закованным в кандалы, вместе с группой отпетых преступников-рабов, под бичом надсмотрщика, а на ночь его заключали в подземную тюрьму, не намного большую, чем собачья конура.
Смертные казни для рабов. Преследование беглецов. Если раб в самом деле заслужил смерть, то существовало два стандартных способа смертной казни, в равной мере унизительные и страшные. Всем известно распятие, когда смерть наступала после долгих часов и даже дней мучительной агонии; но куда более распространенной и столь же жестокой оказывалась смертная казнь на furca
[108]. Голова жертвы помещалась в «окно», образованное двумя V-образными вырезами в деревянных брусьях, его руки плотно привязывались к этим своеобразным колодкам; а затем профессиональный палач начинал хлестать обреченного своим утяжеленным бичом, пока к тому не приходила смерть как желанное облегчение. В доме Кальва уже очень давно не было ничего подобного, но несколько лет тому назад парень из Испании, убивший одного из доверенных слуг, заслужил такую смерть. Есть, однако, и гораздо более простой способ избавления от рабов-преступников, а именно: продажа их устроителям публичных зрелищ, чтобы те подготовили из них гладиаторов или просто затравили их на арене медведями либо львами.
Разумеется, при таких обстоятельствах рабы очень часто пытались бежать. Им редко удавались побеги, если только беглецы не обладали известным интеллектом или приличными деньгами. Римская империя была одним огромным полицейским отрядом, за каждым передвигающимся в одиночку незнакомцем повсюду тщательно следили, а когда раб пропадал, за его поимку тут же предлагалось вознаграждение. Вот и несколько часов назад по улице Меркурия прошел глашатай, за которым тянулась толпа любопытных, и громко кричал для всеобщего сведения: «Из общественных терм бежал раб, возраст около шестнадцати лет. Свободно и легко ходит. Вьющиеся волосы. Отзывается на имя Гитон. Вознаграждение в тысячу сестерциев тому, кто вернет его Аулу Сульпицию, проживающему возле храма Опы
[109], или тому, кто сообщит о его местонахождении!»
[110]
Если Гитон будет пойман и возвращен владельцу, то ему следует благодарить богов, если он отделается только поркой до полусмерти и не проведет год в ergastulum.
Рабы, естественно, могли свидетельствовать в суде только с согласия их хозяина и под пыткой, хотя правивший император-гуманист недавно выпустил эдикт, максимально ограничивающий ее применение. Адриан также, в противоположность практике, сложившейся в дни Нерона, предписал, чтобы в случае убийства владельца своими рабами предавались смерти только те из них, которые находились вблизи действительного места преступления. Он даже изгнал из столицы некую матрону по имени Умбриция за «жестокое обращение с девушкой-рабыней по ничтожному поводу». Все это, вполне возможно, смутно предвещало новые времена, но какое человеческое движимое имущество было готово ждать, чтобы увидеть через века, как все жестокости рабства сведены на нет законом?
