После некоторой задержки, необходимой, чтобы все заняли соответствующие им места, один из родственников покойного, сенатор, известный своим ораторским талантом, поднимается на rostra и произносит панегирик в честь покойного. Всем прекрасно известно, что в такой речи обычно намного преувеличиваются заслуги и нравственные качества умершего. Слушатели покорно внимают словам о том, что личные добродетели Гордиана превышают таковые Катона Старшего, а на поле боя как генерал он превосходил Сципиона Африканского. Когда эта речь заканчивается, вся компания продолжает свой путь – на этот раз к одним из городских ворот, за которыми сложен погребальный костер
[153].
Семейные гробницы. Колумбарий и сад. Погребение покойников в земле было известно в Риме, но большинство тел усопших все же кремировали. Даже люди с весьма скромными доходами старались скопить средства для организации хорошего погребального костра. Связано это с тем, что потерявшие всякую ценность рабы и плебеи самых бедных слоев не кремировались, и их тела просто сваливали в отвратительные глубокие открытые ямы недалеко от Эсквилина. Больше ничего с этими телами не делали, разве что оставляли собакам и воронам, и лишь благосклонность Юпитера хранила город от распространения инфекций как следствия такого «погребения». Семья же Гордиана уже давно воздвигла у Аппиевой дороги (хотя могла выбрать место и у любой другой, с оживленным движением) величественную гробницу, построенную с таким расчетом, чтобы привлекать внимание всех проезжавших мимо нее.
Солидные гробницы строились в различных формах; существует даже довольно крупных размеров каменная пирамида 116 футов в высоту, построенная чтобы хранить прах Гая Цестия, знаменитого приближенного императора Августа. Гробница же Гордиана была более скромной: круглая в плане башня каменной кладки примерно 50 футов в диаметре и довольно высокая, причем окруженная как бы замковой зубчатой стеной, украшенной мраморными статуями знаменитых членов фамилии в натуральную величину. Внутри не было никаких массивных склепов для саркофагов – всего лишь ряды простых арочных ниш, напоминавших пчелиные соты и предназначавшихся для помещения в них погребальных урн. Подобное устройство интерьера, не без грустного юмора, именовалось колумбарием (columbarium) – «голубятней»; и здесь будут помещены урны с прахом не только членов семьи, но и (разумеется, только в нижних нишах) всех вольноотпущенников и даже всех наиболее приближенных рабов. Прахи же всех Гордианов, могущественных или скромных, будут покоиться вместе.
Вокруг этой массивной башни – довольно обширное открытое пространство, разбитое как красивый парк, с кустарниками, цветниками и небольшой будочкой для жившего здесь раба, который ухаживал за парком. Здесь же располагался даже небольшой, но изящный павильон, где могли время от времени собираться члены семьи – на скромные пиршества в честь дорогих ушедших. Изящные статуи вдоль внутренней стены и барельефы на ней придавали всему этому комплексу вид скорее небольшого парка для наслаждений, чем кладбища. Однако оно являлось самым обустроенным во всей округе. В каждой его детали просматривался безукоризненный вкус художника. Напротив, по другой стороне Аппиевой дороги, богатый вольноотпущенник приобрел большой участок земли и возвел в центре еще при своей жизни высокую статую, изображавшую его, разбрасывавшего из мешка деньги столпившемуся народу. Пьедестал этого помпезного памятника украшал барельеф, изображавший его любимых собак, бои гладиаторов и тяжело нагруженное судно, идущее под всеми парусами, – иллюстрация того, чем нажито его состояние
[154].
На много миль от стен Рима, в глубь Кампаньи, протянулись эти странные кладбища, расположенные не в уединенных местах, но вдоль дорог с интенсивным движением. Некоторые из памятников, возведенных на этих кладбищах, великолепны, другие достаточно скромны. Они представляли собой все разновидности скульптуры, но созданы были с одной целью: напоминать живущим о некогда существовавших и тем самым сохранить память о часто весьма заурядных личностях в эпоху, когда бессмертие души еще не стало преобладающей доктриной.
Погребальный костер и церемонии в его ходе. Наконец погребальная процессия приблизилась к большому мавзолею Гордианиев. Костер из отборного дерева, спрыснутого благовониями и дорогими специями, уже сложен на безопасном расстоянии от мавзолея. Боковые поверхности дров закрыты темными листьями, верхняя их часть уложена венками из кипарисовых ветвей. На погребальных носилках у тела усопшего разложены различные предметы, которыми покойный пользовался в своей прежней жизни, – его любимая одежда, украшения, дорогие его сердцу безделушки и т. д. Если бы бывший консул был молодым человеком, любившим охоту, на его погребальном костре оказались бы ловчие сети для оленей и рогатины для кабанов, а также убитые по этому случаю любимые кони и собаки, которые должны были сопровождать своего хозяина в мир иной.
Наконец все приготовления завершены. Молодой Гордиан берет протянутый ему факел и, отвернув лицо в сторону, подносит его к дровам, пропитанным маслом и благовониями. Мгновенно жаркое пламя охватывает весь погребальный костер, дым от горящей древесины благоухает ароматическими маслами. В скорбном молчании все собравшиеся ожидают, когда костер прогорит, а погребальный паланкин пожрет жаркое пламя.
Когда пламя погасло, несколько преданных покойному вольноотпущенников прошли вперед и залили угли погребального костра охлажденной водой из больших глиняных корчаг. Крупные обугленные кости и прах были собраны, завернуты в тонко выделанную ткань и помещены в великолепную погребальную урну из голубого и белого стекла искусной работы с изображениями мальчиков в венках из виноградных гроздьев, трубящих в дудки на празднике вакханалий. Тем самым бренные останки оставившего этот мир сенатора упокоились посреди чрезвычайно веселых сцен.
Надгробные памятники. Поминальные празднества в честь умерших. Церемония похорон окончена. «Vale!» и снова «Vale!» – восклицают все собравшиеся, прежде чем разойтись. Погребальная урна будет затем помещена в одну из ниш в колумбарии; но в честь Гордиана воздвигнут особую статую, на основании которой вырежут спокойно плывущий по морю корабль, стремящийся к видимой на горизонте гавани. Сын и вдова покойного, очевидно, вспомнили слова, написанные Цицероном в его эссе «О старости»: «Чем ближе я подхожу к порогу смерти, тем все более чувствую себя человеком, который начинает видеть страну и понимает, что вскоре он войдет в тихую гавань после долгого странствия».
В день рождения Гордиана, в годовщину его смерти и в течение восьми дней февраля, посвященных памяти знаменитых сограждан, его наследники и верные ему вольноотпущенники будут приходить на место погребального костра, увивать его статую розами, фиалками и другими цветами, приносить в жертву черного барана или свинью в ходе церемоний с целью умилостивить ману своего предка и предаваться удовольствиям в его честь. Подобные церемонии будут продолжаться, возможно, до тех пор, пока его собственный сын не будет возложен на такой же погребальный костер и слава «великого Гордиана» не изгладится в людской памяти.
