Конечно, они оставались детьми, и куда больше этой азбуки радовались подаркам на Новый год и дни рождения: ручным соловьям, говорящим попугаям и клеткам с черными дроздами, большим и маленьким собакам, довольно редким животным из Египта – восхитительным пушистым кошкам. Но когда дети сенатора уже немного подросли, то каждый из них получил в подарок по хорошо выезженному пони, мало для чего пригодному в Риме, но чудесному товарищу при выезде всей семьи на виллу.
Повзрослев, они получали скромные средства в качестве карманных денег – так родители пытались научить своих детей финансовой ответственности – копить средства, экономить свои сестерции и не залезать в долги. Считалось, что молодым членам семьи не пристало разбрасываться деньгами: так, Плиний Младший порицал своего друга за чрезвычайно жестокое «избиение своего сына, поскольку тот был слишком щедр при покупке лошадей и собак».
Изучение римскими детьми греческого языка. Еще до начала формального школьного обучения молодой Кальв, подобно другим детям высших римлян, начал важную часть своего обучения – изучение греческого языка. Афинская система образования не предполагала штудирования других языков, кроме родного, римская же была двуязычной.
Без знания греческого языка, что признавалось всеми, добрая половина (а то и больше) знаний и мудрости мира оставалась закрытой для человека. Не владея греческим, человек не только не мог считать себя культурной личностью, но и оказывался в невыгодном положении в любой из профессий и в большинстве сфер деловой жизни. Он не мог совершать коммерческих сделок со странами Леванта. Если он путешествовал где-нибудь к востоку от Адриатики, его вряд ли понимали где-нибудь, кроме окружения губернатора и военных лагерей. Даже в литературном латинском языке имелось громадное число заимствований из греческого; в основном терминов, относящихся к педагогике и предметам роскоши. Короче, без знания греческого языка исполненный амбиций римлянин мог преспокойно забыть о них.
Учащемуся не было, однако, никакой необходимости заботиться о знании какого бы то ни было третьего языка. Практически все левантинцы могли объясняться на ломаном греческом, пусть даже их акцент и резал бы слух жителю Аттики, а их родным языком был сирийский или коптский. Что касается испанцев, галлов и британцев, то, без сомнения, во время посещения их жалких сельских поселений переводчики были бы необходимы; но высшие классы этих стран усердно изучали латынь, поскольку уже пристрастились и оценили наслаждение римскими термами, состязаниями колесниц в цирках и римской кулинарией. Зная латынь и греческий, вы были готовы существовать в этом мире.
Греческий язык преподавался в школах, но вряд ли имело смысл со столь тяжкими трудами болезненно постигать его. С раннего детства Тит, Децим и Юния вырастали в окружении грекоговорящих наставников, да и их собственные родители (прекрасно знавшие греческий) брали на себя труд говорить на истинно аттическом наречии изрядную часть того времени, которое они уделяли играм с детьми. По мере взросления детей примерно половина всего наиболее элегантного и утонченного общения с ними шла на греческом языке. В результате Юния оказалась одной из наиболее образованных женщин своего времени, под именем поэтессы Юлия Балбилла она стала подругой императрицы Сабины и написала несколько изысканных элегий
[159] на греческом языке, «достойных пера Сапфо», как говорили ее друзья; а Тит, занявшийся было дилетантски философией, написал несколько объемных трактатов прекрасной аттической прозой, подобно его современнику, ставшему императором Марком Аврелием.
Выбор школы. В старые добрые времена отец семейства не только давал своему сыну моральные и практические уроки, но и становился ему подлинным школьным наставником, то есть «вколачивал» в своего сына умение читать, писать и производить элементарные арифметические действия; еще Катон Старший (234–149 до н. э.) похвалялся тем, что сделал это для своего собственного сына. Однако те времена давно уже миновали, и главный вопрос, маячивший перед каждым мальчиком или девочкой, был такой: «Наставник или школа?» Нет сомнения в том, что семьи, занимавшие самое высокое положение в обществе, имели возможность найти особо искусных и квалифицированных частных наставников; так, например, император Август пригласил известнейшего вольноотпущенника Верра Флакка для обучения своего внука. Но и преимущества совместного обучения с детьми своего социального класса были совершенно понятны всем родителям. Поэтому юного Кальва отправили в тщательно выбранную школу. Это образовательное заведение считалось исключительно хорошим: коллега Кальва, бывший претор Апоний, владел великолепно одаренным преподавательским талантом рабом, неким Эганором, которому было позволено не только обучать детей своего хозяина, но и (согласно общепринятому обычаю) брать на обучение и детей со стороны. Плата за их обучение образовывала его peculium
[160], который он копил, чтобы обрести свободу.
Распространение грамотности в Риме. Образование девушек. Разнообразные школы существовали в Риме повсеместно, однако системы общественного образования не было. Поэтому большинство беднейших плебеев и рабов оказывались грамотны лишь настолько, насколько могли разобрать объявление о гладиаторских играх или набросать черновик счета или меморандума. Однако общественное мнение осуждало родителей, которые не желали давать своим детям хотя бы начального школьного образования, и совершенно неграмотные жители империи были редки
[161].
Девочки беднейших семей получали образование в гораздо меньшем объеме, чем мальчики. И в семьях высших слоев общества дочери редко поднимались до получения образования на более высоких уровнях и в школах риторики, но, по-видимому, они часто посещали обычные школы наряду со своими братьями на условиях полного равенства. Похоже, что не существовало какого-либо разделения учащихся по половому признаку, хотя, когда старшие юноши отправлялись обучаться приемам ораторов или тонкостям философии, девушки благородного происхождения посвящали свое учебное время подготовке к замужеству, обучаясь грациозной игре на арфе и совершенствуясь в танцах – для стройности фигуры и получения навыка в выполнении полных достоинства движений, приличествующих благородным матронам.
Школы для низших классов. Между элитным заведением Эганора в боковом флигеле большого особняка Апония и самыми дешевыми типами школ, ютившимися вдоль улицы Меркурия, пролегала глубокая пропасть. Любой навес годился для примитивной школы, и любой полуобразованный тип мог сойти за школьного учителя.
Возьмем, для примера, бедного Платория, прогоревшего владельца дешевой ночлежки в Остии, который пытался заработать себе на жизнь, взяв в аренду освободившуюся лавку неподалеку от Insula Flavia и организовав там школу. Дверной пролет ее (без двери) выходил прямо на шумную улицу, и бурлящая на ней толпа отвлекала учащихся детей, в то же время их хоровая зубрежка раздражала всех полуинвалидов, обитавших в большой инсуле. Школа Платория относилась к самому низшему уровню, хотя он и пытался претендовать на нечто большее, установив в бывшей лавке высеченные из камня бюсты Гомера, Вергилия, Горация и т. д. и пристроив здесь же для себя высокое сиденье – кафедру (cathedra). Каждое наказание учителем своих подопечных привлекало толпу любопытных зевак снаружи. Его ученики сидели перед ним на длинных лавках без спинок. Привычной нам школьной доски не существовало, а каждый учащийся, неловко изогнувшись, держал на коленях покрытую воском дощечку, на которой он писал и стирал стилусом
[162] то, что диктовал учитель.
