Мелкие малооплачиваемые адвокаты. С другой стороны, в Риме было очень много голодных малооплачиваемых, но претенциозных одиночек, мало кто из которых имел хотя бы приличную тогу, чтобы выступить в суде префекта, разбиравшего какое-нибудь мелочное дело. Иногда им удавалось заполучить клиента несколько более высокого класса, тогда они брали напрокат хорошую тогу и пару колец, чтобы достойно выглядеть во время судебного процесса, который они порой выигрывали и в базилике. Весьма вероятно, что в этом случае их клиент украсил бы лестницу, ведущую в дом такого адвоката, пальмовыми листьями, но в качестве гонорара
[315] отправит ему лишь некоторое количество съестных припасов сомнительного качества – «подсохшую ветчину, бочонок кильки, начавший подгнивать лук или пять больших бутылей [очень дешевого] вина, которое только что было сплавлено на судне вниз по Тибру!». Если же какие-то суммы и выплачивались в действительности, то счастлив оказывался тот адвокат, которому не надо было делиться своим гонораром с каким-нибудь ловким агентом, который и обеспечивал для него такое решение суда!
Характер свидетелей; пытки свидетелей-рабов. Еще один момент необходимо отметить относительно этих судебных процессов: показания, данные римскими гражданами, считались для них куда весомее, чем представленные неримлянами, в особенности греками и левантинцами. Свободнорожденные граждане, римляне или провинциалы, свидетельствовали после принесения клятвы. Только обвинитель имел право требовать присутствия не желавших давать показания свидетелей, однако адвокат мог представить не только до десяти laudatores, свидетелей защиты, и, если люди высокого положения решительно выступали в пользу своих друзей, их мнение перевешивало очень много неприятных фактов, засвидетельствованных другой стороной.
Достаточно часто, кстати, суд принимал во внимание и свидетельства рабов. Эти несчастные, имевшие перед лицом закона лишь немногим более высокий статус, чем животные, могли давать свидетельские показания только под пыткой. Ни один владелец рабов, однако, не мог быть принужден, за исключением дел о государственной измене, позволить своим рабам дать показания против него. Но, принимая во внимание, что пытка считалась необходимой, если хозяин раба добровольно предложил его в качестве свидетеля, как мог раб осмелиться дать негативные показания о своем хозяине, если по возвращении домой его ждало жесточайшее бичевание? Скажем вкратце, что ситуация со свидетельствами рабов была по сути такой же, что и в Афинах. Таким образом, использование дыбы и столба для бичевания – грязное пятно на в высшей степени утонченно разработанной, обычно здравой и гуманной юридической системе Рима.
Письменные показания; высокая степень адвокатского искусства. С другой стороны, куда больший вес в суде имели надежные письменные показания. Общественные документы из государственного архива и дотошные отметки в банковских книгах постоянно цитировались в письменных показаниях. Большая часть судебного красноречия также имела высокий уровень. Школы риторики недаром учили этому своих лучших учеников; несмотря на порой примитивные, бьющие напоказ эффекты, «обращения к чувствам» и ненатуральность, искусство красноречия адвокатов никогда не теряло связь с достижением справедливости. Суд обычно выносил свое решение в пользу того, кто наилучшим образом соответствовал едкому определению «истинного оратора», данному Катоном Старшим: «Vir bonus, dicendi peritus» («Хороший человек, опытный в искусстве речи»), и кто помнил классическое республиканское предписание для всех адвокатов – «Rem tene, verba sequentur» («Схватите суть дела, и слова последуют»)
[316].
При рассмотрении всех дел, не касавшихся интересов высшей власти, римский суд, вероятно, являлся самым беспристрастным и чистым, каким только может быть людской суд, а любой судья страстно желал сделать то, что формально считалось истиным и правильным. В судах Рима часто ощущался такой дух в его наилучшем выражении.
Популярность и необходимость терм. По мере приближения вечера, однако, если только в суде не рассматривался чрезвычайно важный случай или если адвокаты оказывались лишены ораторского дара, бесстрастные облаченные в тоги фигуры на скамьях суда начинали проявлять признаки беспокойства. Да и сами адвокаты, в свою очередь, с последними каплями воды, вытекавшими из клепсидр, были готовы перенести окончания своих речей с требованиями сурового наказания или прощения на завтра. В судебном заседании объявлялся перерыв, и судьи, тяжущиеся, адвокаты, зеваки – все покидали базилики и спешили с одним желанием, разделявшимся и другими жителями Рима самых разных классов, – «В термы!».
Жаркий итальянский климат делал частые омовения не только приятной, но и необходимой процедурой, но в суровой древности первых лет республики Сенека особо заверял нас, что основатели Рима не испытывали необходимости омывать все свое тело чаще чем раз в неделю (nundinae)
[317]. Но еще задолго до эпохи Адриана, однако, ежедневное омовение стало личной необходимостью. Такое омовение обязательно предшествовало ужину. Ни один уважающий себя человек не мог без него чувствовать себя комфортно.
По мере распространения обычая омовений соответственно возрастали и его роскошь и совершенствование. Ежедневные омовения стали социальным церемониалом, и специальные места для совершения их стали столь же необходимы, как форум или триклиний. Другие народы в иные эпохи могли равняться или превосходить римлян в их действительной чистоте, но никому из них не удалось создать нечто подобное тем громадным общественным thermae, во множестве разбросанным по столице
[318].
