Возможно (хотя я и не уверен), Ницше говорит, что желания не стоит возводить в ранг нужды, и тогда они не ограничат вашу свободу. Сильно хотеть чего-то – это нормально, но требовать, чтобы ваше желание непременно сбылось – это слабость, ведущая к неврозу.
«Что дурно? Но я уже сказал это: все, что происходит из слабости, из зависти, из мести»
[19].
Подведем итог: идеи Ницше весьма разнородны. У его философии множество противников, но он бесстрашно бунтует и до конца борется за то, что считает правильным. При этом он, судя по всему, постоянно осуждает себя и других за слабость. С одной стороны, Ницше выступает против гнева и мщения, а с другой – презирает и принижает людей. Он за самоэффективность, но, очевидно, имеет в виду, что она делает человека хорошим. Ницше так и не смог полностью раскрыть концепцию безусловного принятия себя и других – над ней одерживает верх борьба за власть. Как пишет его переводчик и сторонник взглядов Вальтер Кауфман, Ницше мог бы быть эмпириком, если бы не его тяга к романтизму. Реализм и романтизм в философии Ницше часто вступают в конфликт, и, как бы он ни пытался быть одинаково компетентным в обоих направлениях, ему это до конца так и не удалось.
Интересно, что Карл Роджерс, так же как и Ницше, был романтиком. Он верил в справедливость и думал, что рано или поздно в мире воцарятся принципы справедливого правосудия. Но и Ницше, и Роджерс часто не брали в расчет тот непреодолимый импульс, с которым люди стремятся избегать честной оценки себя и других. Таким образом они удовлетворяют потребность в одобрении и принятии себя окружающими, которая вырастает из того, что их поводырь или терапевт относятся к ним с любовью. Ни Роджерс, ни Ницше так и не пришли к пониманию, что принимать себя можно, даже когда этого не делают окружающие, какими бы значимыми для вас они ни были. Этот ловкий – но абсолютно честный – маневр не входил в их словесный арсенал.
Глава 12. Сёрен Кьеркегор и самооценка
Сёрен Кьеркегор был в некотором роде гением тревожных состояний. Он осознавал свою проблему, но, будучи ревностным христианином, «решал» ее с помощью истовой веры в Бога. Я бы назвал такое решение очевидно неэлегантным – особенно для атеистов вроде меня. Тем не менее его блестящие размышления о беспокойстве породили некоторые идеи, которые легли в основу экзистенциализма. Кьеркегор вел образцовую жизнь и, хотя так и не научился безусловному самопринятию (БСП), он внес значительный вклад в развитие концепции безусловного принятия других (БПД).
Его шедевры «Страх и трепет» (1843) и «Болезнь к смерти» (1848) в каком-то смысле являются трудами по клинической психологии. В них можно найти высказывания о тревожности и отчаянии, которые имеют отношение к обсуждаемому в этой книге вопросу БСП и БПД.
«…Ибо лишь в бесконечном самоотречении я становлюсь ясным для самого себя в моей вечной значимости, и лишь тогда может идти речь о том, чтобы постичь наличное существование силой веры»
[20].
В трактате «Страх и трепет» Кьеркегор размышляет о сложном выборе, стоящем перед Авраамом. Он должен был подчиниться Божьей воле и принести в жертву своего сына, рождение которого иначе как чудом и Божьим промыслом не назовешь, – жена Авраама, Сарра, в течение пятидесяти лет рожала ему только дочерей
[21]. Кроме того, Кьеркегор раскрывает глубокую личную проблему: он полностью отказался от своей любви к Регине, которая, будучи с ним помолвленной, вышла замуж за другого.
В обоих случаях – Авраама и своем – Кьеркегор «решает» дилемму посредством абсолютной веры в Бога, самоотречения во имя этой веры и отказа от земной любви (а также отказа от вины в случае Божьего гнева). На мой взгляд, это хитрый прием. Если бы Кьеркегор по-настоящему достиг безусловного самопринятия, то сказал бы себе: «Бог существует. Я истинно в Него верю и думаю, что Он сделает так, чтобы все было хорошо, как бы я ни поступил. Даже если Бог будет мной недоволен, я всегда могу принять свой неправильный выбор, понимая, что не заслуживаю проклятия за то, что сделал неверный шаг. На месте Авраама я бы выбрал спасение Исаака и недовольство Бога и полностью принял бы себя вместе с этим неправильным поступком. В моем же случае я отказываюсь от Регины
[22], пусть даже и по глупости, но принимаю себя вместе с этим „правильным“, но неразумным поступком».
Таким образом, что́ бы Кьеркегор (и Авраам) ни сделал, он все равно был бы грешен тем, что, поступая «неправильно», не осудил себя. Искусно выйти из положения Кьеркегору позволяет его истинная христианская вера в Бога, который, что бы ни случилось, всегда «прав» и «великодушен»: и когда Он садистски велит Аврааму принести в жертву Исаака, и когда сам Кьеркегор безрассудно отказывается от Регины, вместо того чтобы еще раз попытаться завоевать ее.
Элегантность экзистенциального выбора заключается в том, чтобы делать «неправильные» вещи (если окажется, что они неправильные), но никогда не проклинать себя – а это БСП. Христианская же вера предполагает, что Бог не способен на плохие действия, всегда примет грешника (но не грех) и чудесным образом сделает так, чтобы все было «хорошо», даже когда люди оступаются или поступают неразумно.
Чистая, или элегантная, концепция БСП основана на том, что человек полностью принимает себя, что бы ни произошло. Идея БСП, вдохновленная верой (как это было у Кьеркегора), строится на том, что человек должен во что бы то ни стало принимать Бога, даже если тот неправ и жесток. «Решение» Кьеркегора неэлегантно, так как оно необоснованно предполагает, что существует всеведущий Бог, который может ошибаться, но которого никогда нельзя порицать. Таким образом, это решение подкреплено двумя необоснованными предположениями, в то время как более гуманная идея БСП в них не нуждается.
«Этическое, как таковое, есть нечто всеобщее, а всеобщее – это то, что применимо к каждому, что может быть, с другой стороны, выражено так: оно имеет значимость в каждое мгновение».
Вот тут абсолютистская вера Кьеркегора заманивает его в ловушку. Если этика универсальна и применима ко всем в любое мгновение, то у нас, людей, нет выбора быть правыми или неправыми. Установление этических норм диктует нам, что хорошо, а что плохо. Мы можем выбирать, следовать или не следовать таким предписаниям, но не должны их оспаривать. В результате мы всегда или правы, или неправы. Но это, как сказал Альфред Коржибски, нелепое сверхобобщение. В ходе нашей человеческой жизни мы совершаем тысячи поступков при разных обстоятельствах. Следовательно, абсолютная этика к миру людей неприменима – но допустима для ангелов и Бога. Если Авраам убивает Исаака по требованию Бога, то это условие оправдывает его поступок и сам Авраам не видит в нем проблемы с этической точки зрения. Но при других обстоятельствах (скажем, он убивает Исаака, потому что ему не нравится, как тот выглядит) действия Авраама можно было бы признать совершенно неправомерными. Этические нормы должны быть установлены в соответствии с условиями, которые определяют их как правильные или неправильные. Но условия, как и все в этом мире, будут постоянно меняться. Они не являются и никогда не станут универсальными. Поэтому на Божьих условиях – которые он принимает на веру – Аврааму следует сделать то, что велит ему Бог, и принести Исаака в жертву. Как, черт возьми, он собирается изменить эти условия? Никак! А потому единственный выход – пожертвовать Исааком и покончить с этим!
