Она замолчала и принялась изучать мое лицо. Сделала несколько глотков вина. Затем заговорила опять, и по мере того, как говорила, веселела, будто избавляясь от грусти.
– Почему вы удивились? – спросила она. – Не бойтесь, я не то, что вы подумали. Но лучше уж мне быть такой. Тогда я бы непременно делала что-то, гораздо меньше унижающее человеческое достоинство. Только ведь я – художница, знаете ли… У меня свое восприятие красоты. Я не считаю, что заниматься любовью с женщиной – красиво… Как сказать… Это не эстетично. И потом, я очень люблю природу. Неестественное всегда меня смущает. Поэтому я верю, что мне обязательно нужно любить мужчину… Но только настоящего мужчину… Мужчину, который сможет увлечь меня, не прибегая ни к какой силе. Мужчину, который будет меня любить и который будет рядом, не требуя ничего, который не будет командовать мной, который не будет унижать меня… То есть действительно сильного, настоящего мужчину… Теперь вы понимаете, почему вас я не люблю? Правда, и времени еще мало прошло, чтобы полюбить вас, но вы все же не тот, кого я ищу. У вас, конечно, нет той бессмысленной надменности, о которой я говорила раньше. Но вы – как ребенок, точнее, как женщина… Вы – как моя мать: вам нужно, чтобы вами кто-то управлял. Это могу быть я. Если хотите. Но многого от меня не ждите. Мы с вами замечательно подружимся… Вы – первый мужчина, который слушает меня, не перебивая, который не пытается меня переубедить, не пытается наставить на путь истинный. По вашим глазам видно, что вы меня понимаете… Я уже сказала, мы можем быть очень хорошими друзьями. Вы тоже можете рассказать мне о себе откровенно – так же, как я вам. Разве одного этого мало? Не хуже ли будет потерять и это, желая большего? Я этого совершенно не хочу. Я говорила вчера вечером, что иногда бываю сумасбродной… Но это не должно давать вам повод к ошибочным мыслям. В главном я никогда не изменюсь. Ну как? Будете моим другом?
Ее слова ошеломили меня. Я боялся делать какие-либо выводы, чувствуя, что они, скорее всего, будут неверными. Мне хотелось только одного: быть рядом с ней, не расставаться с ней – любой ценой… Остальное мне было не важно. Я не привык просить у человека больше, чем он может дать. Несмотря на сказанное, я испытывал странное внутреннее спокойствие. Глядя в ее черные задумчивые глаза, которые словно ждали моего ответа, я медленно произнес:
– Мария, я очень хорошо вас понимаю. Вижу, что сказать мне все это вас побудил ваш жизненный опыт, и рад, так как полагаю, что вы сказали все это для того лишь, чтобы помешать всему, что может в дальнейшем испортить нашу дружбу. Значит, вы цените ее.
Она кивнула. Я продолжал:
– Может, вам даже не стоило мне все это говорить. Но откуда вам было знать? Мы ведь недавно знакомы. Лучше быть осторожной… А вот у меня нет такого опыта, как у вас. Я мало с кем бывал знаком и всегда был одинок. Вижу, что, хоть пути наши и были разными, оба мы пришли к одному финалу: мы ищем одного человека, своего человека… Замечательно будет, если мы найдем его друг в друге. Это – главное, а остальное – неважно. Что касается отношений мужчины и женщины, то можете быть уверены, что я никогда не принадлежал к людям того типа, которого вы боитесь. Правда, у меня в жизни не было никаких приключений, но мне никогда даже в голову не приходило, что я смогу полюбить человека, которого не буду считать таким же сильным, как себя, и которого не буду уважать так же, как себя. Вы только что говорили о том, что вас унижают. Если мужчина может позволить себе такое, то, мне кажется, он забывает о своем достоинстве и в действительности унижает себя. Я, как и вы, очень люблю природу, даже могу сказать, насколько я отдалялся от людей, настолько я сближался с природой. Моя родина – одна из самых красивых стран на земле. Там были основаны и пережили падение многие цивилизации, известные нам из истории. Когда я лежал под оливками, которым десять-пятнадцать столетий, я думал о людях, которые когда-то собирали их плоды. Я гулял в горах, поросших соснами. Там, где, как считалось, не ступала нога человека, я видел мраморные мосты, резные колонны. Они – друзья моего детства, спутники моих грез. С детства природа с ее законами для меня превыше всего. Давайте оставим споры, пусть наша дружба тоже развивается естественным путем. Не стоит пытаться насильно менять ее направление и связывать ее преждевременными решениями!
Мария стукнула меня по руке указательным пальцем:
– А вы не такой ребенок, каким кажетесь!
Ее глаза растерянно смотрели на меня. Она выпятила свою полноватую нижнюю губу и стала похожа на маленькую девочку, которая вот-вот заплачет. Взгляд ее был задумчив; казалось, она пыталась в чем-то разобраться. Меня поразило, как быстро и часто меняется ее лицо.
– Вы можете рассказывать мне о вашей жизни, о вашей стране, об оливках! – заговорила она. – А я буду рассказывать вам о своем детстве и об отце – то, что смогу вспомнить. Думаю, нам будет не трудно найти темы для разговоров. Однако здесь делается шумно! Наверное, оттого, что зал пустой… Бедняжки-оркестрантки, наверное, грохотом инструментов хотят во что бы то ни стало развеселить хозяина. Ах, если бы вы знали, что за хозяева у подобных мест!
– Невероятно грубы?
– Еще как! Прекрасная возможность узнать мужчин лучше. Например: хозяин нашего «Атлантика» – человек любезный. Любезен не только с клиентами, но и с каждой дамой, не связанной с ним деловыми отношениями… Если бы я не работала в его кабаре, он бы вел себя со мной учтиво и восхищал бы меня своим благородством. Но по отношению к людям, которым он платит деньги, он меняется и, кажется, называет это «профессиональной этикой». Назвал бы «барышовая этика», было бы вернее. На самом деле его грубость, которая доходит иногда до неприличия и жестокости, – не от желания блюсти уровень заведения, а от страха быть обманутым. Видели бы вы, как этот человек, который, вероятно, и семьянин хороший, и гражданин честный, требует, чтобы мы продавали не только свой голос, улыбки и тело, но и свою человеческую сущность, – вы бы вздрогнули…
Я перебил ее – мне вспомнилось что-то почти забытое:
– Кем был ваш отец?
– Разве я не говорила? Адвокатом. А почему вы спросили? Стало интересно, как я дошла до такой жизни?
Я молчал.
– Очевидно, вы еще не очень хорошо знаете Германию. В моем положении нет ничего необычного. Отец оставил небольшое наследство, которое позволило мне учиться. Жили мы тогда, в общем-то, неплохо. Во время войны я была медсестрой. Затем продолжила учиться. Но из-за инфляции почти все сбережения мы потеряли. Пришлось начать зарабатывать деньги. Но я не жалуюсь. Работать очень даже приятно. Единственное, что меня огорчает, – что мое желание работать не унижаясь, никому не нравится… Еще мне неприятно постоянно находиться рядом с пьяными или теми, кого обуревает вожделение. Иногда я ловлю на себе такие взгляды, что… Не могу назвать их даже просто животными. Будь они такими, они бы были естественными. Это – низменнее животных инстинктов. Это животная дикость, замешанная на человеческом лицемерии, хитрости, ничтожестве… Отвратительно.
Она посмотрела по сторонам. Оркестр громыхал вовсю. Толстуха в баварском костюме с волосами кукурузного цвета горланила заводные тирольские напевы и, издавая забавные гортанные звуки, кружилась на месте.
