Через какое-то время она открыла глаза. Растерянно улыбаясь, проговорила:
– Вот так. Тебе тоже смешно, да? – но говорить больше не смогла и стала смотреть в угол комнаты.
Прядь волос у нее упала на лоб, а от ресниц к носу тянулась тень от лампы, светившей сбоку. Губы слегка дрожали. Лицо ее в тот момент было прекрасней, чем на картине, прекрасней даже, чем Мадонна Арпи. Рукой, которой я держал одеяло, я притянул ее к себе.
Она дрожала. Прерывисто дыша, она прижалась ко мне:
– Конечно… Конечно! Конечно, я вас люблю. И очень люблю… Разве могло быть по-другому?.. Да, наверное, я вас люблю… Конечно же, люблю. Вы удивлены? Разве могло быть иначе? Вы думали, будет по-другому? Я понимаю, как сильно вы меня любите… И я люблю вас так же…
Она притянула к себе мою голову и стала осыпать мне лицо поцелуями, жаркими, как огонь.
Проснувшись утром, я услышал глубокое, ровное дыхание Марии. Она спала ко мне спиной, положив руку под голову. Волосы волнами рассыпались по белоснежной подушке. Рот был слегка приоткрыт, и когда она дышала, ноздри слегка трепетали, а несколько волосинок, упавших на губы, взлетали при каждом вдохе.
Я лег и принялся ждать, глядя в потолок. Мне не терпелось увидеть, как она посмотрит на меня, когда проснется, что скажет, однако я, сам не зная почему, боялся этого момента. Я не испытывал уверенности и спокойствия, которые надеялся ощутить, едва открою глаза. И никак не мог понять причины. Почему я все еще дрожал, как преступник, который ждет приговора? О чем еще я мог просить ее? Чего еще мне было желать? Разве все желания не исполнились в полной мере?
Я ощущал пустоту. Она давила на меня. Чего-то не хватало. Но чего? Я был расстроен, будто вышел из дома, но заметил, что забыл что-то важное, остановился, перебрал все в памяти и перерыл все карманы, но так и не смог понять, что же я забыл, и наконец, потеряв надежду, но все время думая об этом, нехотя продолжил путь.
Вскоре я заметил, что дыхания Марии не слышно. Я медленно поднял голову и посмотрел на нее.
Она лежала неподвижно, глядя куда-то вдаль. Даже не убрала волосы, упавшие ей на лицо. Она знала, что я на нее смотрю, но все равно не повернула головы и продолжала смотреть, не моргая, в ту неведомую даль. Я понял, что она проснулась давно. Отчего-то заволновался сильнее, грудь будто сдавило невидимым стальным обручем.
Мне подумалось, что все эмоции сейчас бессмысленны, страхи – неуместны, а омрачать самый светлый день своей жизни опасениями и дурными предчувствиями – глупо, но от этой мысли стало еще тоскливей.
Не поворачивая головы, она произнесла:
– Вы проснулись?
– Да!.. А вы давно проснулись?
– Только что.
Ее голос придал мне смелости и спокойствия. Голос, который долгое время был сладчайшим звуком для моих ушей, как верный друг, напоминал только о хорошем. Но это длилось одно мгновение. Она спросила меня на «вы». В последние дни мы действительно часто путались, обращаясь друг к другу то на «ты», то на «вы». Но разве после такой ночи следовало так обращаться?
Может быть, она еще не проснулась.
Мария повернулась ко мне. Она улыбалась. Но улыбка была не такой, как обычно, искренней и нежной, а скорее похожей на ту, что расточалась клиентам «Атлантика».
– Не встаешь? – спросила она.
– Встаю! А ты?
– Не знаю. Не очень хорошо себя чувствую. Какая-то слабость. От выпивки, наверное… К тому же спина болит.
– Наверное, ты вчера простудилась! – сказал я. – Зачем ты вышла на улицу?
Она пожала плечами и отвернулась.
Я встал, умылся и быстро оделся. Чувствовал, что она краем глаза следит за мной.
В комнате воцарилось напряженное молчание. Я решил пошутить:
– Что-то мы неразговорчивы… Что это с нами? Мы уже надоели друг другу, как муж и жена?
Она с недоумением посмотрела на меня. Мне стало еще больше не по себе, и я замолчал. Затем сделал шаг к кровати. Мне хотелось приласкать ее, растопить лед между нами, пока он не стал толще. Она села, свесила ноги и накинула тонкую кофту, продолжая молча смотреть на меня. Что-то мешало мне подойти ближе. Наконец она спокойно спросила:
– Что-то не так? – Ее бледное лицо внезапно вспыхнуло, чего я прежде не видел. Она продолжала говорить, грудь ее тяжко вздымалась: – Что тебе еще нужно? Будешь требовать чего-то еще? А вот я буду! Я много чего хочу, но ничего не получаю! Я испробовала все средства – ничего не помогает. Зато ты теперь можешь быть доволен! А мне что делать?
Она замолчала и поникла. Руки безвольно лежали на коленях. Пальцами голых ног она водила по ковру. Потом один большой палец задрала вверх, другие согнула, как ребенок.
Человек всегда боится потерять то, что является смыслом его жизни. Подвинув стул, я сел перед ней, взял ее за руки и дрожащим от волнения голосом сказал:
– Мария! Мария! Моя Мадонна в меховом манто! Что случилось? Что я тебе сделал? Я обещал, что не буду ничего требовать от тебя. Разве я не сдержал обещание? Что ты говоришь? Притом тогда, когда мы должны быть ближе всего друг другу?
Она покачала головой:
– Нет, мой друг, нет! Теперь мы дальше друг от друга, чем всегда! Потому что теперь у меня не осталось надежды. Это конец… Я сказала себе: «Попробую близость». Возможно, именно ее нам не хватало. Но нет… Во мне та же пустота. Она даже стала больше. Что делать? Ты не виноват. Я не люблю тебя. Между тем я хорошо знаю, что должна бы любить тебя одного в целом мире, что, не полюбив тебя, не смогу любить никого, что мне нужно будет распроститься со всеми надеждами. Но это не в моих силах… Значит, я такая. Нет иного выхода, только принять все как есть… Как бы я хотела… Как бы я хотела, чтобы все было по-другому… Милый мой Раиф… Добрый мой друг… Будь уверен: я, как ты, даже больше, чем ты, хотела, чтобы все было по-другому. Что теперь делать? Я не чувствую ничего, кроме мерзкого привкуса вчерашнего вина во рту и боли в спине.
Она помолчала какое-то время и закрыла глаза. Лицо стало, как прежде, милым, мягким. Нежным голосом, будто рассказывала сказку, она продолжала:
– Вчера, когда мы шли сюда, я так надеялась… Я думала, что случится чудо и я изменюсь, буду счастлива, но в то же время буду сильно волноваться, как невинная маленькая девочка, что вся жизнь моя перевернется. Я думала, что сегодня я проснусь в новом мире. Но все не так. За окном, как всегда, пасмурно, комната моя – холодна… Рядом, несмотря ни на что, – чужой, несмотря на близость, иной, не такой, как я, человек… В теле – усталость, в голове – боль…
Она снова легла. Закрыла руками глаза и продолжала:
– Значит, люди могут сближаться до известного предела, а после этого каждый шаг, рассчитанный на сближение, только удаляет. Я так хотела, чтобы предел нашего с тобой сближения не был его концом. Грустнее всего оттого, что надежда оказалась тщетной. Теперь нет никакой необходимости обманываться. Мы уже не сможем разговаривать так откровенно, как раньше. За что, ради чего мы все потеряли? Из-за пустяка! Пытаясь получить то, чего нет, мы потеряли то, что было. Все кончено? Не думаю. Мы оба не дети. Нам просто нужно какое-то время отдохнуть друг от друга. Пока вновь не захочется друг друга видеть. Ничего, Раиф. Когда это случится, я тебя разыщу. Может, мы опять станем друзьями и на этот раз будем умнее. Не будем ждать и просить друг у друга больше, что можем дать. А теперь давай, уходи. Я хочу побыть одна.
