В неврологической клинике Бельвю проходил лечение один инженер, страдавший манией величия: он говорил, что «гнет сталь как нечего делать» и что «в области бедер стал Голиафом». Маниакальные фазы, когда неврастеники напрягали все свои силы, свидетельствуют не о преодолении расстройства, а скорее о приближении его следующего этапа. Идеал «стальных нервов» пришел не из медицины, а из идеала героя, жажды спортивных рекордов и рекламных потребностей лечебниц и производителей лекарств. Тот, кто полагал, что при проблемах с нервами главное – внушение и воля, верил в эффективность наиболее сильных и навязчивых образов. Эрнст Нейман в конце своего Евангелия от неврологии, составленного из пронумерованных заповедей и изречений, обещал: «И в одно чудесное утро […] ты проснешься, исполненный сил, и потянешься с наслажденьем, […] и воскликнешь: Я обрел счастье!» (См. примеч. 163.)
Марциновский, главный врач, а затем и владелец санатория-замка Тегель под Берлином, неоднократно издавал брошюру «В борьбе за здоровые нервы», которая не в последнюю очередь служила рекламой его заведения и в качестве награды за борьбу обещала победу. Даже если путь к выздоровлению, как горная тропа, пролегал по краю головокружительных пропастей, то «у цели ждут здоровье и покой». В предисловии от издания к изданию усиливается боевой дух: «В сотнях битв у меня выковались навыки борьбы за здоровые нервы». Автор пытается убедить, «что для уничтожения нервозности нашей эпохи пригодно одно: сильное поколение». Его конкретные советы действуют на нервы уже своей противоречивостью: автор ратует то за отсутствие желаний и расслабление, то за «железное самовоспитание» и «вперед через все преграды!» (См. примеч. 164.) К «борьбе» «за здоровые нервы и большую работоспособность» также призывал в 1913 году цюрихский автор Отто Шер. Заголовки его более поздних брошюр демонстрируют рост терапевтического оптимизма: «Прочь от нервозности» (1914), «Почему до сих пор нервный?» (1916) и, наконец, «Закаливание нервов краткосрочным методом» (1932). Уже в 1913 году он требовал: «Долой паразитов нашей жизненной энергии!» Однако сами методы его не были ни воинственными, ни болезненными: к примеру, он рекомендовал танцы как «идеальное средство омоложения» и радость «как оружие в жизненной борьбе». Особенно он ратовал за целительную силу смеха (см. примеч. 165). До 1914 года с «борьбой» и «оружием» еще ассоциировались приятные вещи.
Вера в окончательную победу над нервозностью курсировала в кругах народной медицины с ее идеями регенерации. Разделяли эту уверенность также участники и сторонники реформы жизни и социалисты. Американец Эдвард Беллами в своем утопическом романе «Взгляд назад» (1888) переносит невротика 1880-х годов в социалистическое государство 2000 года, и там, в этом новом для себя мире он обретает неведомый ему прежде душевный покой. Бебель также ожидал, что социализм победит нервозность. Бертольт Брехт в 1927 году с воодушевлением прочел стихотворение из газеты для велосипедистов, в котором воспевались американские гонщики: «Словно в нервы их, как в провода, без меры / мощным током льются вольты и амперы». А заодно высказал свое отвращение «рафинированному мечтателю» из образованной буржуазии (см. примеч. 166). Многие социалисты видели в типичных неврастениках порождение буржуазного декадентства.
Отчасти уверенность в том, что все нервные слабости можно преодолеть за счет силы и активности, была чертой определенного поколения – тех людей, чей характер и мировоззрение формировались главным образом незадолго до войны. Врач Кэте Франкенталь, родившаяся в 1889 году и вынужденная эмигрировать как еврейка и социалистка, пишет в воспоминаниях, что когда она была ребенком, ее «считали нервной и полагали, что ей нужен покой». «Я часто этим злоупотребляла, чтобы тиранить окружающих и избавиться от скучных обязанностей». Как только она обосновалась в Берлине и стала жить так, как ей нравилось, она стала смеяться над советами больше спать и вести более здоровую жизнь. Вместо этого она училась «боксу, фехтованию и джиу-джитсу». «Я сияла неизбывным здоровьем и свежестью. […] С того времени мне никогда больше не понадобился ни один врач и я не потеряла ни минуты на мысли о здоровье. Вместо взбудораженных нервов я теперь демонстрировала неисчерпаемую силу, и этот образ очень помог мне в жизни». Такое ощущение собственной силы даже трудно вообразить у женщины того поколения. С иронией она рассказывает об одном друге юности, который «запутался в сотнях теорий» и в итоге превратился «в абсолютного неврастеника». Немецкая медсестра в бывшей колонии Цзяо-Чжоу в 1933 году считала, что справиться со своей мучительной нервозностью сможет только активностью: «От этой внутренней нервозности я просто не смогу избавиться, сидя дома». Она хотела учредить поликлинику под собственным руководством. Ей это не удалось, и тогда она ушла к национал-социалистам (см. примеч. 167).
Об уверенности в окончательной победе над нервозностью заявляли даже немецко-еврейские неврологи, причем в то время, когда у евреев в Германии были все основания для самой серьезной тревоги. Особо экстремальный случай представляет собой справочник для «нервных натур», составленный доктором Паулем Коном и посвященный доктору Йозефу Лёвенштайну. Он был опубликован в 1931 году в издательстве Дрезденского музея гигиены. Масштабы и цели задает человек, «заряженный силой»: «его походка непринужденна и уверенна, на душе легко, и он насвистывает песенку. Он доволен собой, обладает здоровой бодрой уверенностью здорового свежего тела. […] Все ему легко; для него нет трудностей, нет помех». «Здоровый, душевно сильный человек в душе всегда молод. Его вечно молодым силам жизнь предстает бесконечной, необозримой, как далекий морской простор, каждое новое утро для него как новое обещание». Образ юного Зигфрида, какой в специальной литературе вильгельмовской эпохи не найти, – трудно поверить, что это мечта еврейского невролога в Германии 1931 года. «Пробудить в невротике героя, о котором он сам еще не подозревает», – вот главная задача лечения. На свете живут «короли нервов и попрошайки нервов»; «господа нервов» на первый взгляд воспринимают себя «точно так же как рабы нервов». «Человеку с крепкими нервами достаточно только прийти в этот мир, и все уже готово, но тому, кто рожден со слабыми нервами, зачастую не поможет весь мучительный труд всей его жизни». Терапевтический сверхоптимизм и презрение к невротикам часто идут рука об руку (см. примеч. 168).
Национал-социализм довел до предела гротескную смесь страха и страсти. С одной стороны, страх перед кошмаром расового вырождения и победой недочеловеков, с другой – воодушевление и брутальная алчность на фоне предвкушения близкого счастья.
При всем том идеология и стиль действий национал-социализма были отмечены ярко выраженным психологическим расчетом, в своих существенных пунктах он действительно опирался на новейшие достижения психологии. Центральным для его менталитета было убеждение во всесилии воли. Создается впечатление, что для многих молодых и активных сторонников национал-социализма эта вера была еще более фундаментальна, чем идеологические догмы. Основной аксиомой было: большинство людей сами по себе слишком слабы, и для полного развертывания сил им требуется коллективная воля народа, а она мобилизуется через силу внушения со стороны вождей с сильной волей. Отсутствие единства, раскол сил, размытость целей, нерешительность дискуссий – вот самые скверные несчастья, сила возникает из «одновременного подключения всех и вся к общей идеологии» и фанатической фиксации на единой цели. Волшебным словом становится «движение». В политике все зависит от того, чтобы за счет собственной динамики задавать собственный темп, а не быть пассивным объектом чужого темпа. В современных условиях это возможно не за счет спокойствия, но исключительно за счет собственной активности, будь то мир или война. Национал-социализм в целом ни в коей мере не был Евангелием для неврастеников. Напротив, с точки зрения национал-социалистов, неврастения могла послужить признаком неполноценности и безнадежной дегенерации. Однако национал-социализм посылал сигнал спасения тем невротикам, которые определенным образом понимали свою слабость и страдали от нее. Тот, для кого свобода личности с ее ответственностью и необходимостью принимать решения была мучительна, в тоталитарном государстве мог надеяться на помощь. Тому, кто страдал от подавляемой агрессивности, национал-социалистический режим открывал пути для ее реализации. Тот, кого терзал страх разрушить собственные нервы онанизмом, прерванным половым актом или сифилисом, мог освободиться от него в государстве, сделавшем ставку на неограниченную рождаемость и обещавшем искоренить сифилис, уничтожив евреев. Литература до 1914 года редко проводила строгую черту между наследственно обусловленной неврастенией и неврастенией, вызванной жизненными обстоятельствами, во многих конкретных случаях это вообще было невозможно. Политика национал-социалистов, напротив, постулировала наличие такой границы и тем самым одну часть невротиков повергала в пропасть безнадежности, а другой – сулила освобождение.
