Новая техника зачастую была обременительна не сама по себе, но в комбинации с ускорением и интенсификацией труда. Общие заключения в отношении качественных аспектов страдают неточностью и неуверенностью, поскольку в отличие от заработной платы и графика работы здесь отсутствовала серьезная статистика. Однако множество симптомов указывает на то, что мир труда переживал на рубеже веков ускорение, спешку и стресс. Незадолго до 1914 года на заводах Бош в Штутгарте распространилось выражение «в темпе Боша». Вкупе со сдельной системой оплаты труда этот «темп» привел к острому трудовому конфликту, хотя Роберт Бош считался предпринимателем, дружелюбным по отношению к рабочим (см. примеч. 41).
Для интенсификации производства предприниматели использовали два разных (хотя бы теоретически) метода: сдельную оплату труда и усиление рабочего контроля. В Германии до 1914 года и еще долгое время после этого рабочий контроль на местах проводился на уровне мастеров, даже если честолюбивые инженеры предвещали «конец института мастеров», так что добиться интенсификации труда извне, через голову мастера, было очень трудно. Поэтому в центре дискуссий на тему интенсификации труда и ее последствий для нервов оказалась система сдельной оплаты труда. Насколько вырос процент этой формы оплаты в общей системе оплаты труда, сказать нелегко – общая картина форм выплаты зарплаты не поддается обзору. Сдельная система привлекательна только там, где для отдельного рабочего или бригады существует возможность повысить производительность, а смысл она имеет, лишь когда в производстве важно количество, но не качество. Поэтому механизация труда не всегда благоприятствует системе сдельной оплаты, ведь трудовые процессы, идеально объединенные в общую сеть, нельзя ускорить индивидуально, а прибыль от деятельности инспекции труда не оценивается количественно. В форме поштучной оплаты сдельная оплата имеет доиндустриальное происхождение и идеально вписывается в мир ручного труда.
В целом ряде случаев новая техника и сдельная оплата труда не уживались друг с другом (см. примеч. 42). Но несмотря на технический прогресс, в начале XX века в промышленности все еще преобладал ручной труд, и рабочий вовсе не был тем безвольным «колесиком в механизме», каким видели его представители образованной буржуазии, а напротив, зачастую вполне мог воздействовать на производительность своего труда. Это создавало выгодные условия для введения персональной и бригадной сдельной зарплаты. В ситуации, когда увеличивать продолжительность рабочего дня было уже невозможно и под давлением профсоюзов его начали сокращать, предприниматели были особенно заинтересованы в том, чтобы за счет сдельной оплаты труда ускорить темп работы. Часть рабочих тоже к этому стремились. Экономист и социолог Генрих Херкнер даже утверждал, опираясь на опросы Союза социальной политики, что от рабочих часто можно было услышать: «Со сдельной оплатой труда не так скучно работать». Правда, свободные профсоюзы официально выдвинули лозунг «сдельная оплата – это убийство», однако на практике фронт против нее рассыпался, ведь немалое число рабочих не возражали против нее (см. примеч. 43). Новые потребности и новая уверенность в себе, возникшая за счет роста потребления, способствовали тому, что и среди рабочих находились люди, готовые выжимать как можно больше из своего трудового дня. Именно из-за того, что сдельная оплата не только навязывалась рабочим, но и отвечала их собственным устремлениям, она создавала атмосферу общей суеты, по крайней мере в переходный период, пока еще не установился новый трудовой ритм.
Некоторые современники указывали на взаимосвязь сдельной зарплаты и неврастении. Два врача из санатория Белиц, которые в 1905 году, опираясь на статистические данные, представили исследование о «неврастении среди рабочих», назвали главной причиной неврастенических расстройств с тяжелыми органическими последствиями «изменившиеся условия жизни и труда»: «Труд стал другим! Сдельная оплата труда принесла более высокий доход, но вместе с ним такую суету, гонку и неслыханную интенсивность труда, которая подкосила рабочее население, в первую очередь наиболее слабую его часть […] Возник постоянный страх отстать, не успеть, задержаться на низкой позиции, низкой зарплате». Военный врач, который в те же годы, не будучи знаком с исследованием из Белица, изучал «Причины неврастении и истерии у рабочих» на примере 200 пациентов «Дома Шёнов», в 45 случаях называет главной причиной высокую трудовую нагрузку. В трети этих случаев отчетливо виден главный виновник – сдельная зарплата. Автор представляет свои впечатления: «Кто хоть раз заглядывал на фабрику, видел, с какой аномальной скоростью там работают, какую предусмотрительность и осторожность должен проявлять там каждый человек, не может не заметить изнуряющее действие сдельной оплаты. И не только как чисто физический фактор, но и в первую очередь как психологический». Такое мнение разделяли многие рабочие (см. примеч. 44). Когда Генрих Херкнер в докладе 1911 года на Нюрнбергском генеральском собрании Союза социальной политики подвел итоги исследований психологии труда, он говорил о «нервозной гонке сдельных рабочих» как об общеизвестном факте (см. примеч. 45).
Нагрузку на нервы создает не только темп труда, не менее важны равномерность или неравномерность работы и возможность задавать ритм работы самостоятельно, согласно собственным ощущениям. В этом отношении ситуация начала XX века у многих вызывала тревогу. Не просто так экономист Карл Бюхер поднял вопрос о ритме труда, считая его серьезной проблемой. Он совершенно справедливо считает, что тот момент, когда на смену разнонаправленным движениям машин пришли вращательные, стал антропологически значимым перелом в истории техники, переходом от ранней индустриализации к поздней:
«На старых строгальных станках ручной рубанок двигали за счет механической силы, старые лесопилки на пилорамах были сделаны по подобию ручной пилы, самая первая мясорубка повторяла движения ручного ножа-качалки, традиционная плоскопечатная типографская машина очень недалеко отошла от ручного пресса. […] Но теперь в развитии машиностроения стремятся избавиться от связанного с ритмическим ходом машин пустого возвратного движения и повсюду, где только можно, переходят к кругообразным движениям, позволяющим избежать потерь. […] При этом из мастерских уходит древняя музыка труда, которая была еще отчетливо слышна в ритмических движениях машин».
И хотя новые машины тоже позволяют ритмизировать труд, но новые рабочие ритмы «резко отличаются от старых»: рабочий теперь уже «не господин своих движений» (см. примеч. 46).
Общие суждения о нагрузках на нервы у рабочих на рубеже XIX и XX веков всегда очень уязвимы – неудивительно, что историки пока не особенно активно исследуют реальное содержание тогдашних жалоб на стресс. Безусловно, вращательные движения машин не всегда повышают зависимость труда от внешних факторов. Когда итальянский физиолог Анджело Моссо, автор первых исследований по утомлению, написал, «что человек приговорен идти в ногу с гигантскими автоматами, и отдых для него уже невозможен», его с полным основанием стали критиковать за то, что он выдал кошмарный образ за эмпирическое наблюдение. Нельзя представлять весь фабричный мир до 1914 года как сплошной пандемоний нервных мытарств.
