Скандал вокруг Эйленбурга, дело «Daily Telegraph» и второй Марокканский кризис довершили отрезвление и укрепили жесткую линию. Для империалистов открытый мир превратился в закрытый, и взорвать его можно было теперь лишь актом насилия. Выжидательная политика «свободных рук» теперь воспринималась как неврастеническая нерешительность, а готовность к войне стала доказательством здоровья.
Вильгельмовская эйфория и прежде была подвержена припадкам разочарования и порождала тревожное состояние души. С самого начала особенно чувствительной помехой был Бисмарк со своими сторонниками. С психологической точки зрения отставка Бисмарка была тяжелым бременем вильгельмовской политики и главной причиной, почему кайзер так отчаянно нуждался в успехе. «Отцеубийство»
[194] столь высокого стиля, тем более без ясных и убедительных оснований, можно было оправдать впоследствии лишь исключительными, блестящими деяниями. Невротические элементы вильгельмовской политики отчасти объяснялись призрачной битвой с тенью Бисмарка.
В 1894 году Эйленбург писал своему кайзеру, что победа над бисмаркианцами полностью окупила «вложенные силы». Потому что «продолжение борьбы и лавирования» нарушало бы «нервы и равновесие». В том же году он жалуется на «ведомую собственным адским ядом бисмарковскую фронду» – чувствуется его страх перед этой оппозицией. Еще в 1899 году он напоминал Вильгельму II о «беспримерно тяжелом времени» отставки Бисмарка, которое стоило ему «лучшей части его нервов»; и Вильгельм тоже давал понять, как больно ему вспоминать об этом. Бюлов в своей речи в рейхстаге 14 ноября 1906 года, той самой, когда он объявил, что «мы все» «в Германии стали слишком нервозны», заметил, что «догматизация князя Бисмарка» «стала у нас не только манией, но уже почти катастрофой». Как пишет Эрнст Екх, уход Бисмарка спровоцировал «трещину», которая прошла через «берлинское политическое общество и даже через внешнеполитическое ведомство», что надолго отравило общую атмосферу. Споры «за» или «против» Бисмарка разделили даже давних друзей. Вскоре наряду со старыми бисмаркианцами появились новые. Основанная Максимилианом Гарденом в 1892 году еженедельная «Die Zukunft» стала для сторонников Бисмарка в высшей степени привлекательным печатным органом, вдохнувшим в культ Бисмарка новые силы и молодость. В популярнейшей утопии того времени «Рембрандт как воспитатель» Юлиуса Лангбена, грезящей о будущем «сокровенном кайзере», «отмеченном скромностью и спокойствием», об уходе Бисмарка говорилось: «немцев бросит в жар, если призрак их величайшего за триста лет героя будет взирать на них вопрошающе и укоризненно» (см. примеч. 71).
Но о чем вопрошал этот взгляд? Бисмаркианская оппозиция изматывала своих соперников диффузной критикой так, что никогда не было ясно, чего они собственно хотят. У Вильгельма II неизбежно должно было появиться ощущение, что абсолютно все, что он ни делал бы, будет в глазах бисмаркианцев неправильным. Историкам трудно разобраться в расколе между бисмаркианцами и сторонниками Вильгельма, потому что не всегда можно сказать по существу, о каких конкретных расхождениях шла речь. Тем не менее этот раскол доставлял кайзеру и его свите больше хлопот, чем противостояние партий в рейхстаге. Менталитет здесь приводил к формированию партий: одни видели мир в розовом, другие – в черном цвете, одни излучали оптимизм, другие – озабоченность, одни приветствовали мирное время, другие воспринимали его враждебно. Нервозная возбудимость была исходной чертой бисмаркианцев, в то время как в кружке Эйленбурга и Бюлова культивировался покой или как минимум тоска по покою. Но с 1906 года, а возможно и раньше, последователи Бисмарка, будь то гарденианцы или пангерманцы, научились отвечать соперникам их же оружием и представлять себя как партию здоровой жесткости, а противную сторону – как партию декадентской мягкотелости. Это было тем легче сделать, что к этому времени покой уже не всегда считался источником здоровья нервов. Бисмаркианцы, хотя их политические цели были не более ясными, чем у окружения Вильгельма, тем не менее нашли персональный объект для нападения – «Фили» Эйленбург и его «неслыханный» кружок женственных мужчин.
Подозрения в адрес Эйленбурга из-за его гомофильных наклонностей изначально исходили от самого Бисмарка – именно через него Гарден вышел на этот след. Его уколы в адрес дружеского круга Эйленбурга начались уже вскоре после основания «Die Zukunft», но долгое время не выходили за рамки мелких уколов и намеков. С течением времени язвительные намеки участились, превратившись в крупную наступательную кампанию. Гарден, чей псевдоним стал постепенно восприниматься как символ жесткости
[195], специализировался на злобных шутках против любых проявлений мягкосердечия в окружении Вильгельма.
Он требовал, чтобы «на место болтунов» встали «люди дела», тогда бы «дела в Германской империи пошли лучше». Слабости болтунов были ему известны по собственному опыту, ведь он и сам к ним принадлежал. У него было чутье на все нервозное и суетное, потому что, как писал о нем Теодор Лессинг, «основой его расколотой натуры» была «вечно угрожавшая ему возбудимость». Он упрекал кайзера в том, что тот испугался войны из-за Марокко. Но когда в 1914 году Вильгельм II сделал реальный шаг к войне, Гардена вскоре охватил страх. Дело Эйленбурга не раз ставило на грань психофизического срыва не только преследуемого «Фили», но и самого Гардена. Это была настоящая игра нервов. Бывший врач Бисмарка Швенингер, лечивший также Гардена, в 1906 году предостерегал от дальнейших перегрузок его «и так чудовищно перегруженные нервы» (см. примеч. 72). Гарден, которого Теодор Лессинг считал образцом еврейской ненависти к себе, олицетворял еще и самоуничижение нервозности.
Серьезную атаку на эйленбурговскую «камарилью», «либенбергские застолья», он начал после Алхесираса, когда пришел к убеждению, что если речь зайдет о жизни и смерти, то мягкотелая и слащавая шайка не даст кайзеру и его правительству защитить честь великой германской державы открытой угрозой войны. С этого момента Гарден, по словам другого публициста и историка Генриха Фридъюнга, «без устали» «пришпоривал читателей своей “Die Zukunft”», превзойдя в этом даже пангерманцев. На протяжении всей кампании против Эйленбурга Гарден всячески провоцировал кайзера, стремясь вызвать в нем ощущение, что только война может спасти его честь. Всеобщее внимание вызвала опубликованная Гарденом в 1907 году статья «Вильгельм Миролюбивый». Заголовок отсылал к фразе Клемансо, якобы назвавшего кайзера «пацифистом». Гарден добавил к этому слух, будто это личное желание кайзера – «остаться в истории под именем Вильгельма Миролюбивого». «Злополучная флейта!» – комментировал он, намекая на музыкальные склонности «трубадура» Эйленбурга. «Но если германский кайзер настолько не склонен к войне, что даже попытка унижения не вынудит его взяться за оружие, то немецкий народ сам будет ковать свою судьбу». В июне 1908 года, когда Гарден в лице рыбака Якоба Эрнста нашел наконец надежного свидетеля обвинения против Эйленбурга и фюрст оказался разбит, Гарден торжествовал: «Заколдованный круг разорван. Сладкоголосые певцы и духовидцы вернутся не скоро». Теперь кайзер «свободен», освобожден от «веры в романтическую политику».
