«Я тоже никого не убиваю, это делаешь ты. Моя работа — все талантливо и нешаблонно организовать», — отметил он про себя.
Кто-то поумнее заметил бы в его словах сарказм, но не Франко. Этот бывший футболист так и не научился мыслить критически. Зато был обаятельным и мог очаровать любую женщину. Именно его очарование и галантность вывели на Ирину. Сотрудница банка, которую обхаживал Франко, сообщила о появлении владелицы ячейки номер 241 тут же, стоило той предъявить свои права. А дальше оказалось делом техники «довести» Ирину до места, где она пряталась.
Ловкость рук и никакого мошенничества
[11], как говорят в одном старом фильме.
Санта пересмотрел их сотни, чтобы понять логику тех, с кем ему придется иметь дело. Эти люди простоваты и добродушны, падки на лесть и дешевые побрякушки, доверчивы ко всему, что подается с улыбкой. А такие, как Санта могли улыбаться очень хорошо.
И вот теперь нужно было решить вопрос еще с одним из них. Правда, другого сорта. Этот оказался себе на уме. Неуступчив, замкнут и подозрителен. Санта даже почувствовал интерес к нему как к равному. И сейчас ему было жаль говорить то, что приходилось говорить. Но дело превыше всего.
— Его нужно убрать, — озвучил он свое решение.
— Окей, Оливер. — Франко лениво кивнул. — Ты хочешь, чтобы этим занялся я?
— Нет, используй мальчишку, он уже засветился, так что от него надо избавляться. Пусть отработает те деньги, которые на него потрачены.
— Ты имеешь ввиду Тони? Он может быть еще полезен: через архивы сестры, которые он у нее ворует, мы узнаём много полезного. И получаем хорошие рычаги.
Санта понимал, что Франко прав — русские еще и очень щепетильны в отношении своей репутации, зачастую боятся огласки весьма невинных, с точки зрения Санты, забав, вроде поездки на Мальдивы с любовницей.
— Мы найдем и другие рычаги, — отозвался он. — Не стоит долго доить одну и ту же корову, она может начать лягаться…
Франко кивнул. Чем он нравился Санте, так это тем, что не спорил.
Санта выдохнул с облегчением и прикрыл глаза. Он завершит эту операцию очень скоро. День Страха эта страна запомнит надолго, а спецслужбы будут разбирать ее в учебниках.
Потому что она будет сыграна как по нотам.
И музыка будет сочинена им.
* * *
Ему стоило невероятного труда отвлечь Анну, чтобы передать скрин кода программы Натана Алексиевича Ване Самохину.
«Перешли Мезенцевой, что она скажет», — попросил Алексей. И сейчас сидел в машине, как на иголках — дергался из-за каждого звука, то и дело хватался за сотовый. Анна смотрела на него с удивлением и любопытством.
— Мы кого-то ждем? — Она кивнула на зеленый сигнал светофора, который Долин по рассеянности проигнорировал. Водители за ним уже голосили, поторапливая.
Долин стартанул, ловко набрал скорость.
— В лабораторию заедем, хорошо? — Он не спросил, а поставил в известность. Хотел переговорить с Мезенцевой лично. Анна пожала плечами: можно и в офис, ей требовалось оставаться в дороге. Дорога отвлекала и помогала перебирать разрозненные пока детали. Мерлин сказал, что в доме Ирины что-то искали. Он предполагал, что это записи, сделанные ею по левому заказу и сокрытые от заказчика. За это женщину могли и убить, если дело было достаточно серьезное. А выходило, что серьезное.
— Как все-таки случилось, что вы пошли в ФСБ? — спросил Долин, снова переходя на «вы».
— А что такого? Закончила юрфак, подала документы, прошла отбор… Ничего интересного. — Анна была не в настроении болтать.
Чего не скажешь о Долине.
— И чем вы обычно занимаетесь? Шпионов ловите?
— И шпионов тоже… — Анна покосилась на него: — Вы ведь этот разговор для чего-то завели?
Долин не мог отказать своей новой знакомой в проницательности. Кивнул.
— За мной следили? — Он постарался, чтобы голос прозвучал не слишком жестко и требовательно. — Как долго? Зачем?
Анна отозвалась уклончиво, словно давно заготовленной фразой:
— Скажем так: мы приглядываем за всеми, у кого есть доступ к секретным сведениям, составляющим гостайну.
— Получается, вы никому не доверяете… Паршиво, наверно, жить в таком мире.
Анна посмотрела на него, изогнула бровь. Ее голос прозвучал резко:
— Паршиво жить в мире, в котором Родина — просто шесть букв алфавита.
— А разве жить и действовать можно только ради идеи? — Долин скривился, да и в его голосе сквозил сарказм. Нет, он не хотел поскандалить. И для себя давно, еще когда встал на защиту НИИ, решил, что в жизни есть вещи поважнее денег. И еще, что честный мир начинается с твоей собственной честности. Он свою правду защищал каждый день. Выплачивая налоги и крутые зарплаты крутым специалистам, пробивая кредиты на перспективные разработки, внедряя новые препараты и формулы, доказывая, что русская фарминдустрия и микробиология — лучшие, самые надежные и достойные восхищения. То, что власть все равно рассматривала его под микроскопом и «приглядывала», коробило Долина и поднимало в душе что-то липкое и холодное. — Разве нельзя просто качественно выполнять свою работу?
Анна легко вздохнула, и Долин понял — она не повелась, спора не возникнет. Усмехнулся, чувствуя как в ответ на ее вздох растаяло и его собственное липкое и холодное чувство.
— Ради Идеи можно вообще многое. Но мы с вами упремся в содержание этой самой Идеи и в итоге никуда не выйдем, потому что здесь каждый превращается в глухаря и фанатика и обычно не слышит другого. Потому что Идеи, как мы оба с вами знаем, бывают разные. И те люди, против которых мы сегодня роем носом землю, пытаясь помешать им совершить страшное, тоже действуют ради Идеи. И, как вы понимаете, Идеи у нас с ними прямо противоположные… Отвечая на ваш вопрос, пожалуй, признаюсь, что я просто лентяйка: я не стала выбирать какие-то другие идеи, которые сегодня есть, а завтра превратятся в пошлость. Я выбрала главную — безопасность моей страны. Идея очевидная и ясная, как солнечный луч, который пробивает морок ночи. — Она внезапно повернулась к Алексею и снова перешла на «ты». — Тебе приходилось видеть, как наступает утро? Вот только что были синие сумерки, в которых каждая кошка — серая. И вдруг из-за горизонта выглядывает ярко-малиновый диск, и первый же луч, как абсолютная истина, меняет все вокруг. И нет больше серых кошек.
— Зато тени становятся длинные-длинные и черные-черные, — отозвался Долин.
— Они исчезают под теми же солнечными лучами, в полдень.
Долин долго молчал. Заговорил только тогда, когда они уже были почти на месте. Они свернули к зданию лабораторий, чтобы припарковаться. Он остановился, вытащил ключи из замка зажигания и посмотрел на Анну.
