— Теперь ты должен, — сказала она ему, и широкий разрез, который оставил шрам на половине комнаты, побежал к нему. — Скажи, что ты сделаешь, и я верну азот тебе.
Когда он бросился в окно, гудящий клинок азота разрезал камень подоконника позади него; но весь страх, который он обязан был бы чувствовать, заглушило понимание того, что он покидает ее.
* * *
Если бы сначала он ударился о каменные плиты головой, то избавил бы себя от страшной боли. Но он свернулся в воздухе в клубок. Темнота настигла его лишь на мгновение, как боксера, сбитого на колени. В течение того, что могло быть секундами или минутами, он лежал рядом с разрубленным телом белоголового, слыша, как ее голос зовет его из окна, и не понимая, что она говорит.
Когда, наконец, он попытался встать, то обнаружил, что не может. Он успел проволочь себя на десять шагов вдоль стены и выстрелить в двух рогатых котов, которых Мукор называла рысями, когда охранник в серебряной броне взял игломет из его руки.
После того, как прошла целая вечность, к нему подошли невооруженные слуги; они принесли факелы, которыми отогнали рычащих рысей. Под присмотром нервного маленького человека с остроконечной седой бородой они перекатили Шелка на одеяло и внесли обратно в виллу.
Глава седьмая
Сделка
— Она не большая, — сказал суетливый маленький человек, — но она моя, пока он разрешает мне пользоваться ей.
«Она» была умеренно большой и очень захламленной комнатой в северном флигеле виллы Крови, и суетливый маленький человек, не переставая говорить, рылся в выдвижном ящике. Он ввернул склянку под ствол неуклюжего вида шприца-пистолета, протолкнул его морду через одну из дыр в тунике Шелка и выстрелил.
Шелк почувствовал резкую боль, как будто его ужалила пчела.
— Это лекарство убило кучу народа, — сообщил ему суетливый маленький человек. — Посмотрим, насколько ты крепок. Если не умрешь через минуту-другую, я дам тебе еще немного. Тяжело дышать?
Сжав зубы из-за боли в щиколотке, Шелк глубоко вздохнул и покачал головой.
— Отлично. На самом деле я ввел тебе минимальную дозу. Она тебя не убьет, даже если ты чувствителен к лекарству, но она позаботится о твоих глубоких царапинах, и, если тебе станет слишком плохо, я не введу новую дозу. — Суетливый маленький человек нагнулся и заглянул в глаза Шелка. — Вдохни как можно глубже, а потом выдохни.
Шелк так и сделал.
— Как тебя зовут, доктор?
— Мы стараемся пользоваться им поменьше. Ты в полном порядке. Вытяни эту руку.
Шелк поднял ее, и пчела ужалила опять.
— Остановить боль и победить заражение. — Суетливый маленький человек присел на корточки, задрал штаны Шелка и приложил морду своего странного шприца к голени Шелка.
— На этот раз оно не подействовало, — сказал Шелк.
— Нет, подействовало. Ты не почувствовал его, вот и все. Теперь мы сможем снять с тебя этот ботинок.
— Меня зовут патера Шелк.
Суетливый маленький человек взглянул на него:
— Доктор Журавль, Шелк. А теперь можно смеяться. Ты действительно авгур? Так сказал Мускус.
Шелк кивнул.
— И ты прыгнул из окна второго этажа? Больше так не делай. — Доктор Журавль развязал шнурки и снял ботинок с ноги Шелка. — Видишь ли, моя мать надеялась, что я буду высоким. Она сама была высокой и любила высоких мужчин. А мой отец был коротышкой.
— Понимаю, — сказал Шелк.
— Сомневаюсь. — Доктор Журавль наклонился над ногой Шелка, его розоватый череп просвечивал сквозь седые волосы. — Я собираюсь срезать этот носок. Если я его стащу, это повредит тебе больше. — Он достал крошечные блестящие ножницы; точно такие же Шелк нашел в бальнеуме Гиацинт. — Сейчас она мертва, как и он, и, как мне кажется, это не имеет значения. — Разрезанный носок упал с ноги Шелка. — Хочешь узнать, как он выглядел?
Отсутствие боли опьяняло; у Шелка от счастья закружилась голова.
— Да, хотел бы, — сказал он и сумел добавить: — Если ты хочешь показать мне.
— Ничего не могу поделать. Но ты видишь его сейчас, потому что я выгляжу в точности как он. Наши гены, а не имена, делают нас такими, какие мы есть.
— Это воля богов. — Глаза Шелка сказали ему, что маленький врач ощупывает пальцами его распухшую правую щиколотку, но он ничего не чувствовал. — Твоя мать была высокой; и если бы ты был таким же высоким, ты бы сказал, что из-за нее.
— Я не сделал тебе больно?
Шелк покачал головой.
— Я совсем не похож на мать; она была маленькой и темноволосой. Я понятия не имею, как выглядел отец, но знаю, что перед тем, как я родился, некий бог захотел, чтобы я стал именно таким.
— Она мертва?
Шелк кивнул:
— Она ушла к Главному Компьютеру за месяц до того, как меня назначили на должность авгура.
— У тебя синие глаза. Ты только второй — нет, третий — человек, которого я видел с такими глазами. Позор, что ты не знаешь, кто твой отец. Я бы хотел поглядеть на него. А теперь посмотрим, сможешь ли ты встать.
Шелк мог — и встал.
— Отлично. Разреши мне заняться твоей рукой. Я хочу, чтобы ты положил ее на этот стол. Прекрасный чистый разрез, или, во всяком случае, он так выглядит; я собираюсь зашить его и поставить гипс.
Они не собираются убивать его. Шелк какое-то время смаковал эту мысль. Они не собираются убивать его — значит, еще есть возможность спасти мантейон.
* * *
Кровь был слегка пьян. Шелк позавидовал этому почти так же сильно, как и его обладанию мантейоном.
— Хочешь чего-нибудь хлебнуть, патера? — сказал Кровь, как будто прочитав его мысли. — Муск, скажи кому-нибудь принести ему выпить.
Симпатичный молодой человек кивнул и выскользнул из комнаты; Шелк сразу почувствовал себя лучше.
— У нас есть и кое-что другое, патера. Но, мне кажется, ты этим не пользуешься, верно?
— Твой врач уже дал мне болеутоляющее. Сомневаюсь, что будет разумно мешать его с чем-то другим. — Он отчетливо чувствовал вернувшуюся боль, но не собирался позволить Крови это увидеть.
— Ты прав. — Кровь, сидевший на большом красном кресле, наклонился вперед, и на мгновение Шелку показалось, что он может упасть. — Легко относись ко всему — вот мой девиз. Всегда был. Даже с этим твоим просветлением — нет ничего лучше легкого отношения к жизни.
Шелк покачал головой:
— Я не согласен, несмотря на все, что случилось со мной.
— Да что же это такое! — Широко оскалившись, Кровь сделал вид, что рассердился. — Неужели это твое просветление приказало тебе прийти сюда и ворваться в мой дом? Нет, патера, нет. Не пытайся заливать мне мозги. Это жадность, та самая, из-за которой ты накинулся на меня. Твоя жестяная сивилла сказала тебе, что я купил твое место, — я действительно купил его, и совершенно легально, — и ты вообразил, что у меня есть, что взять. И не свисти. Я тертый калач.
