Наковальня поднял голову от солдата.
— Ты спросила, могу ли я вернуть его к жизни, дочь моя. Он не мертв, просто не в состоянии двигать теми частями тела, для которых требуется жидкость. То есть головой, руками и ногами. Он может говорить, как ты слышала. Сейчас он молчит, но только потому, что страдает от шока. Так я считаю. Надо соединить все оборванные волокна, и правильно. Иначе, когда он захочет шагнуть, у него задвигаются руки. — Он хихикнул.
— А я все еще гуторю… — начал Плотва.
— Кроме того, я попытаюсь сделать его… уступчивым. Для нашей безопасности. Это противозаконно, но если мы должны сделать то, что приказала Сцилла… — Он опять наклонился над неподвижно лежащим солдатом.
— Привет, Орев, — сказала Синель.
Орев перепрыгнул с плеча Гагарки на ее.
— Нет слез?
— Больше никаких слез. — Она заколебалась, покусывая нижнюю губу. — Другие девушки всегда говорили мне, что я крута, потому что я такая большая. Похоже, мне лучше начать пытаться такой и быть.
Наковальня опять посмотрел на нее:
— Не хочешь ли занять мою сутану, дочь моя?
Она покачала головой:
— Мне больно, когда что-нибудь касается меня, а спина и плечи самое худшее. Уйма мужиков видели меня голой. Хотя, обычно, я перед этим выпиваю пару стаканов или принимаю щепотку ржавчины. Ржавчина делает все легким. — Она повернулась к Гагарке. — Меня зовут Синель, бычара. Я — одна из девушек Орхидеи.
Гагарка кивнул, не зная, что сказать.
— Меня зовут Гагарка, — наконец ответил он. — Я по-настоящему рад, Синель.
Собственные слова оказались последним, что он мог вспомнить. Он лежал лицом вниз на холодной мокрой поверхности, голова раскалывалась от боли; потом он смутно услышал мягкие шаги. Он перекатился на спину и сел, обнаружив, что кровь из носа капает на подбородок.
— Здесь, трупер, — услышал он незнакомый голос, металлический, жесткий и звучный. — Используй это.
Ему в руку сунули кусок белесой материи; он осторожно прижал его к лицу.
— Спасибо.
— Как ты? — издалека позвал женский голос.
— Сиськи?
Туннель слева почти полностью погрузился в темноту, черный как смоль прямоугольник, слегка смягченный далеким зеленым пятном. Справа что-то горело — сарай или большая повозка, насколько он мог судить.
— Ты можешь встать, трупер? — спросил незнакомый голос.
Все еще прижимая тряпку к лицу, Гагарка покачал головой.
Рядом с горящей штукой было еще что-то: невысокая коренастая фигура с рукой на перевязи. И другие, мужчины с темной и странно пестрой кожей… Гагарка мигнул и всмотрелся.
Солдаты, хэмы — он иногда видел таких на парадах. Они лежали мертвые, оружие рядом, зловеще освещенные языками пламени.
Из темноты материализовалась маленькая фигурка в черном и улыбнулась ему, показав все свои зубы:
— Я поспешил, отправив тебя к богам, сын мой. Я вижу, что они послали тебя обратно.
— Не помню встречи, — сумел сказать Гагарка, несмотря на тряпку, и тут же вспомнил, что Сцилла таскала его с собой почти два дня и что она даже в малейшей степени не походила на тот образ, который он представлял себе. Он рискнул убрать тряпку.
— Иди сюда, патера. Садись. Мне надо поговорить с тобой.
— Охотно. Я тоже должен поговорить с тобой. — Маленький авгур опустился рядом с ним на пол из коркамня. Гагарка увидел белый блеск его зубов.
— Что такое Сцилла, на самом деле?
— Ты знаешь лучше меня, сын мой.
Гагарка медленно кивнул. Боль в голове мешала думать.
— Угу, только я не знаю. Это была она или бесовка, косящая под нее?
Наковальня заколебался, потом усмехнулся, показав еще больше зубов.
— Это будет трудно объяснить.
— Я слушаю. — Гагарка сунул руку за пояс; да, игломет на месте.
— Сын мой, если бесовка выдает себя за богиню, она становится богиней, в некотором смысле.
Гагарка поднял бровь.
— Или, если это бес, богом. Пасом, например, или Гиераксом. Бес подвергает себя серьезному риску, сливаясь с настоящим богом. Во всяком случае, так учит нас теодемонология.
— Шиза. — Его нож все еще в ботинке, тесак на поясе.
— Таковы факты, сын мой. — Наковальня выразительно прочистил горло. — То есть, таковы факты, насколько их можно выразить в чисто человеческих понятиях. Утверждается, что именно поэтому бесы не часто осмеливаются выдавать себя за богов, в то время как бессмертные боги, со своей стороны, никогда не унижаются до того, чтобы выдавать себя за бесов.
— Твою мать, — сказал Гагарка. Человек с раненой рукой все еще кружил вокруг огня.
— Это наш талос, а? — спросил Гагарка, меняя тему. — Солдаты достали его?
— Точно, — сказал незнакомый голос. — Мы достали его.
Гагарка обернулся. За ним на корточках сидел солдат.
— Меня зовут Гагарка, — сказал Гагарка; насколько он помнил, теми же самыми словами он представлялся Синель, когда случилось то, что случилось. Он протянул руку.
— Капрал Кремень, Гагарка. — Солдат так сжал ладонь, что едва не сломал кости.
— Рад познакомиться. — Гагарка попытался встать и, безусловно, упал бы, если бы Кремень не поддержал его. — Похоже, я еще не в порядке.
— Я сам слегка покачиваюсь, трупер.
— Плотва и эта молодая женщина просили меня, чтобы капрал Кремень понёс тебя, сын мой. Я сопротивлялся их просьбам, ради него. Он охотно сделает это, если я попрошу. Я и он — лучшие друзья.
— Больше, чем друзья, — сказал Кремень Гагарке, даже без намека на иронию. — Даже больше, чем братья.
— Он сделает для меня все. У меня есть искушение продемонстрировать это, но я сдерживаюсь. Мне бы хотелось, чтобы ты немного подумал об этом, ведь всегда есть место сомнениям. Возможно, я дразню тебя, просто хвастаюсь. Что думаешь?
Гагарка покачал головой:
— То, что я думаю, не имеет значения.
— Вот именно. Потому что ты думал, что можешь безнаказанно выкинуть меня из той маленькой грязной лодки. Тогда бы я утонул, и ты бы избавился от меня. А сейчас мы видим, насколько неправильно ты думал, верно? Ты утратил любое право на то, чтобы тебя слушали даже с минимальным уважением.
Из темноты шагнула Синель, неся длинное ружье с цилиндрическим магазином.
— Тесак, ты можешь идти? Мы ждали только тебя.
