— Сохрани для себя. Тебе они понадобятся.
Уголком глаза Гагарка увидел, как Синель чертит знак сложения.
— Высочайший Гиеракс, Темный Бог, Бог Смерти…
— Он сопротивлялся?
— Почти нет. Встал за ним. Накинул удавку на шею. Хорошо умею. Знаешь Мандрила?
— Зажги фонарь, — сказал Гагарка, не глядя на него. — Палустрия, вроде бы я слышал.
— Мой кузен. Здорово работал с ней. Что с Водяной чумой?
— Дохлая. Как и ты. — Гагарка выпрямился и вонзил свой нож в округлый живот. Кончик прошел под ребрами и вверх, прямо в сердце.
Глаза и рот Гелады широко открылись. Какое-то мгновение он пытался схватить Гагарку за запястье, чтобы вытащить клинок, который уже закончил его жизнь. Потайной фонарь со стуком упал на коркамень, за ним старый нож Плотвы, и на них обрушилась темнота.
— Тесак!
Гагарка почувствовал, как ноги Гелады ослабли и тело повисло на ноже. Он сбросил его и вытер клинок и правую руку о бедро, радуясь, что не видит в этот момент кровь Гелады или не встречается с его пустым мертвым взглядом.
— Тесак, ты сказал, что не сделаешь ему ничего плохого!
— Да ну? Не помню.
— Он не собирался ничего нам сделать.
Она не касалась его, но он чувствовал ее близость, женский запах бедер и мускус волос.
— Он уже сделал нам, Сиськи. — Гагарка вернул нож в ботинок, нащупал тело Плотвы и забросил на плечи. Оно было не тяжелее ребенка. — Могет быть, ты понесешь фонарь? Было бы клево, если бы мы смогли зажечь его.
Синель ничего не сказала, но через несколько секунд он услышал слабый треск фонаря.
— Он убил Плотву. Этого уже достаточно, самого по себе, но он еще немного поел его. Вот почему поначалу он молчал. Слишком был занят. Жевал. Он знал, что мы захотим тело старика, и хотел набить себе брюхо.
— Он был голоден. Здесь почти нет еды, — еле слышно прошептала Синель.
— Точняк. Птица, ты здесь?
— Птица здесь! — Перья коснулись пальцев Гагарки; Орев ехал на теле Плотвы.
— Если бы ты умирал от голода, ты мог бы сделать то же самое, Тесак.
Гагарка не ответил, и она добавила:
— И я тоже, кажись.
— Это не важно, Сиськи. — Он пошел быстрее, стараясь идти перед ней.
— Не секу, почему!
— Потому что я этого не допущу. Гелада это делал, как я сказал тебе, и получил свое. Мы идем в ямы. Как я сказал ему.
— И это мне не нравится. — Голос Синели прозвучал так, как будто она вот-вот расплачется.
— Я должен туда пойти. Слишком многих моих друзей послали туда, Сиськи. Если некоторые из них торчат в этой яме и я могу их оттуда вытащить, я это сделаю. И каждый из этой ямы докопается до правды. Могет быть, патера не сказал бы им, если бы я вежливо попросил. И Кремень. Только Тур точно бы сказал. Он бы сказал, что этот парень замочил кореша Гагарки и съел его, и что Гагарка ничего ему не сделал. И когда мы б вывели их оттуда, об этом узнал бы весь город.
Бог засмеялся за ними, слабо, но отчетливо — бессмысленный невеселый смешок сумасшедшего; Гагарка спросил себя, слышала ли его Синель.
— Так что я был должен. И сделал. Ты бы тоже, в моих берцах.
Туннель стал немного светлее. Впереди, где было еще светлее, он увидел, что Наковальня, Кремень и Тур все еще сидят на полу: Кремень держит на коленях гранатомет Синель, Наковальня разговаривает со своими четками, а Тур глядит в туннель, ожидая их.
— Все пучком, Тесак.
Здесь лежали его тесак и туника. Он положил тело Плотвы, вложил тесак в ножны и опять надел тунику.
— Хорош муж! — одобрительно щелкнул клювом Орев.
— Ты ел его? Плотву? Я же говорил тебе!
— Другой муж, — объяснил Орев. — Есть глаз.
Гагарка пожал плечами:
— Почему нет?
— Пошли отсюда. Пожалуйста, Тесак. — Синель уже прошла несколько шагов вперед.
Он кивнул и подобрал Плотву.
— У меня плохое чувство. Будто Гелада еще жив, там, в темноте, или что-то в этом роде.
— Нет, — уверил ее Гагарка.
Когда они добрались до ждущей их троицы, Наковальня убрал в карман четки.
— Я бы охотно принес Прощение Паса нашему покойному товарищу по путешествию. Но его дух уже улетел.
— Точняк, — сказал Гагарка. — Мы просто надеялись похоронить его, патера, если найдем место.
— Теперь уже патера?
— Как и раньше. Я и раньше говорил «патера». Просто ты не обратил внимания, патера.
— О, зато сейчас, сын мой. — Наковальня жестом приказал Кремню и Туру встать. — В любом случае я сделаю все, что смогу, для нашего неудачливого товарища. Не ради тебя, сын мой, но ради него.
Гагарка кивнул.
— Это все, что мы просим, патера. Гелада мертв. Могет быть, я должен буду рассказать об этом всем.
Наковальня оглядел тело Плотвы.
— Ты не сможет нести такую тяжесть достаточно далеко, сын мой. Я предлагаю, чтобы его понес Кремень.
— Нет, — жестко сказал Гагарка. — Тур. Иди сюда, Тур. Возьми его.
Глава четвертая
План Паса
— Мне жаль, что ты сделала это, Мукор, — мягко сказал Шелк.
Старуха тряхнула головой.
— Я не собиралась убивать тебя. Но я могла.
— Конечно, ты могла.
Квезаль подобрал игломет; он почистил его пальцами и, достав платок, стер кровь белого быка. Старуха повернулась, чтобы посмотреть на него, но тут усмешка черепа растаяла, и она выпучила глаза.
— Мне жаль, дочь моя, — повторил Шелк. — Я заметил, что ты часто бываешь на жертвоприношениях, но я не могу вспомнить твое имя.
— Маниока. — Она говорила как во сне.
Он мрачно кивнул.
— Ты чувствуешь себя плохо, Маниока?
— Я…
— Это все жара, дочь моя. — И добавил, чтобы успокоить свою совесть: — Возможно. Возможно, это жара, по меньшей мере частично. Мы должны увести тебя в тень и подальше от этого огня. Ворсинка, ты можешь идти?
— Да, патера.
Квезаль протянул ему игломет.
— Возьмите его, патера. Он вам понадобится.
Игломет не помещался в карман, и Шелк засунул его за пояс под тунику, туда, где он носил азот.
— Еще дальше, как мне кажется, — сказал ему Квезаль. — На бедро. Там будет безопаснее и так же удобно.
— Да, Ваше Святейшество.
