— Аюнтамьенто. Советники — не боги, капитан.
— Уверяю вас, я никогда так не думал, мой генерал. — Он повел ее по изогнутой улице, чье название она забыла, даже если когда-то знала; витрины лавок были закрыты ставнями, ветер шептал о снеге.
— Значит, — продолжала она, — они не смогут долго сопротивляться воле богов. И восстание — воля Ехидны, безусловно. Мне кажется, что это воля и Сциллы.
— И Киприды, — напомнил он ей. — Киприда сказала мне, мой генерал, что патера Шелк должен стать кальде. Я служу вам, потому что вы служите ему, а он — ей.
Она почти его не слышала.
— Пять стариков. Четыре, если Его Святейшество прав, а он прав, несомненно. Что придает им мужество?
— Не могу догадаться, мой генерал. Вот наш первый пост. Вы видите его?
Она покачала головой.
— Капрал! — крикнул капитан. Руки хлопнули, на улице зажглись огоньки; сверкающее дуло ружья высунулось из окна второго этажа.
— Мой генерал, как вы видите, на этом посту у нас есть пулемет, жужжалка, — показал он. — Именно жужжалка, потому что здесь идет самая прямая дорога ко входу в Аламбреру. Такой угол дает нам возможность вести продольный огонь. Вон там, на пару шагов дальше по улице, — опять указал он, — нас могут обстреливать из верхнего окна Аламбреры.
— Но они могут спуститься по этой улице, пересекающей Тюремную, и войти в Аламбреру?
— Совершенно верно, мой генерал. Поэтому мы не пойдем дальше. Сюда, пожалуйста. Вы не возражаете против этого переулка?
— Конечно, нет.
Как странно служить богам! Когда она была еще девочкой, майтера Жасмин сказала ей, что служба богам означает отсутствие сна и еды, и с тех пор она отвечала так всякий раз, когда ее спрашивали. И вот сейчас она служит богине и ничего не ела с завтрака; слава Фелксиопе, что она настолько устала, что даже не хочет есть.
— Мальчик, которого вы послали в кровать. — Капитан хихикнул. — Он проспит всю ночь. Вы предвидели это, мой генерал? Бедная девочка останется на посту до утра.
— Рог? Не больше трех часов, капитан, и даже меньше.
Переулок вывел их на более широкую улицу. «Мельничная улица», — сказала себе майтера Мята, увидев одинокую вывеску кафе «Мельница». Мельничная была тем местом, где можно было дешево купить отрезы саржи и твида.
— Здесь мы вне поля зрения, хотя часовые на стене могут нас увидеть. Смотрите. — Он опять указал. — Вы узнаете это, мой генерал?
— Конечно. Это стена Аламбреры. И я вижу поплавок. Это твой? Нет, этого не может быть, иначе они бы стреляли по нему. И турели нет.
— Это один из тех, которые вы уничтожили, мой генерал. Но сейчас он мой. В нем два человека. — Он остановился. — Здесь я оставлю вас, минуты на три. Слишком опасно идти дальше вместе, но я должен убедиться, что с ними все хорошо.
Она дала ему уйти, подождала, пока он почти добрался до неспособного летать поплавка, и только потом побежала сама, так, как часто воображала себе: она бежит, играя с детьми в палестре, юбка задрана выше колен, ноги летят; страх сделать что-то непристойное исчез, и кто может сказать, куда.
Капитан подпрыгнул, ухватился за край дыры, образовавшейся на месте турели, подтянулся, перевернулся и исчез в поплавке. Увидев это, она уже не слишком верила в то, что сможет сделать так сама. К счастью, ей и не пришлось — когда она была в полудюжине шагов от поплавка, в его боку открылась дверь.
— Я так и думал, что вы не останетесь снаружи, мой генерал, — сказал ей капитан, — хотя я осмелился надеяться. Вы не должны так рисковать собой.
Она кивнула, задыхаясь и не в силах говорить, и нырнула в поплавок.
Внутри было тесно, хотя без крыши она почувствовала себя как-то странно; поклонившимся гвардейцам было явно неудобно, по меньшей мере, потому что их тренировали в таких случаях стоять по стойке «смирно», но приходилось подчиниться обстоятельствам.
— Садитесь, — приказала она им, — вы все. Мы не можем настаивать здесь на соблюдении формальностей.
«Слово „настаивать“ здесь не вполне уместно», — подумала она. Тем не менее они сели, пробормотав благодарности.
— Мой генерал! Вот эта жужжалка, — капитан похлопал по ней, — принадлежала командиру поплавка. Он промазал по вам, так что она ваша.
Она ничего не знала о жужжалках и заинтересовалась, несмотря на усталость.
— Она все еще работает? И у вас есть, — она в затруднении неопределенно махнула рукой, — то, чем она стреляет?
— Патроны, мой генерал. Да, их вполне достаточно. Видите ли, в поплавке взорвалось горючее. Эти поплавки, они не как солдаты. Скорее, они похожи на талосов и должны получать рыбий жир или пальмоядровое масло для своих моторов. Рыбий жир хуже, но мы используем его, потому что он дешевле. Этот поплавок нес запас патронов для двух жужжалок, и осталось вполне достаточно.
— Я хочу сесть там. — Она посмотрела на офицерское сидение. — Я могу?
— Конечно, мой генерал. — Капитан сдвинулся в сторону, освобождая ей дорогу.
Сиденье оказалось на удивление удобным, мягче и глубже, чем ее кровать в киновии, хотя его обожженная обивка пахла дымом. «На самом деле ничего удивительного», — сказала себе майтера Мята. Этого надо было ожидать, потому что это офицерское сидение, а Аюнтамьенто хорошо относится к офицерам, зная, что его власть опирается на них; и она должна держать это в голове — еще одно, о чем она не должна забывать.
— Мой генерал, не касайтесь этого спускового крючка. Предохранитель опущен. — Капитан протянул руку над ее плечом и нажал на маленький рычаг. — Сейчас он поднят. Пулемет не будет стрелять.
— Эта паучья сеть. — Она коснулась ее. — Это то, что ты называешь прицел?
— Да, мой генерал, задний прицел. Маленький столбик, который вы видите у конца дула — передний прицел. Стрелок выравнивает оба так, чтобы видеть верхушку столбика в одном из маленьких прямоугольников.
— Я поняла.
— Когда цель далеко, мой генерал, используют верхние прямоугольники. А левые или правые в том случае, если сильный ветер, или потому, что пулемет предпочитает одну сторону или другую.
Она откинулась на спинку сидения и разрешила себе, на пару секунд, закрыть глаза. Капитан что-то говорил о ночном зрении, о коротких очередях, которые лучше длинных, и о секторах огня.
Пока он говорил, огонь поглотил чей-то дом, и Липа (если Ворсянка быстро нашла ее и та недалеко) прямо сейчас ищет ее, переходя от одной заставы к другой, от поста к посту, к посту, к посту… Ищет ее и на каждом посту спрашивает, видели ли они ее, знают ли они, где следующий, и не взяли ли ее туда из-за пожаров, потому что Бизон знает, совершенно точно знает, что пожары надо потушить, но боится об этом сказать, потому что знает, что его люди — мужчины и женщины, которые долго и упорно сражались весь день — этого не могут сделать, ну не могут, они не могут сражаться с пожарами ночью и завтра опять сражаться.
