Потом Бизон — старый учитель фехтования радостно усмехнулся — разинул рот, как карп на песке, когда он, Меченос, одним ударом разрезал толстую веревку, свисавшую из руки Бизона. Восхитился его рапирой и помахал ей как невежественный мальчик, каким он и был, и имел наглость сказать, многими вежливыми словами, то же самое, что и Чешуя: старик, иди домой. Этой ночью ты нам не нужен. Старик, иди домой и поешь. Иди домой и поспи. Отдохни, старик, у тебя был тяжелый день.
Вежливые слова Бизона — более легкие и ломкие, чем листья, кружившиеся по пустой улице, — растаяли и унеслись прочь. Остался их смысл, горький, как желчь. Он сражался — и был знаменитым фехтовальщиком, — когда Бизон был в пеленках. Он сражался перед тем, как мать Чешуи заползла в свою конуру, чтобы сплестись хвостами с каким-то грязным щенком-мусороедом.
Меченос повернулся спиной к окну, положил рапиру на пол, сел на подоконник и охватил голову руками. Он больше не такой, каким был тридцать лет назад, возможно. Не такой, каким был перед тем, как потерял ногу. Но во всем городе нет человека — ни одного! — который осмелился бы скрестить с ним рапиру.
Стук во входную дверь прилетел снизу и поднялся по узкой лестнице.
Сегодня вечером учеников не ожидалось — они сражаются на одной стороне или на другой; тем не менее, кто-то хочет увидеть его. Возможно, Бизон осознал тяжесть своей ошибки и пришел умолять его выполнить какое-нибудь почти самоубийственное задание. Он возьмется, конечно, но, во имя Высочайшего Гиеракса, они должны попросить первыми!
Он подобрал рапиру, вернул ее на законное место на стене, потом передумал. В такие времена…
Еще один стук.
Кто-то там был. Прошлым вечером пришел новый ученик, пришел с Гагаркой, высокий, левша. Раньше он обучался у кого-то другого, хотя и не признался в этом. Очень хороший. Талантливый! Способный, по меньшей мере. Быть может, он явился для урока? Может ли такое быть? В восставшем городе?
Третий стук, почти безнадежный. Меченос повернулся к окну и выглянул наружу.
Шелк вздохнул. В доме было темно; в прошлый раз второй этаж пылал светом. Он сглупил, решив, что старик, несмотря ни на что, может быть дома.
Он постучал в последний раз, отвернулся… и тут услышал, как окно над ним распахнулось.
— Это ты! Хорошо! Хорошо! — Окно со стуком закрылось. И, невероятно быстро, открылась дверь. — Внутрь! Внутрь! Заложи ее на засов, можешь? Это птица? Домашняя? Вверх!
Меченос широко махнул рапирой, его тень прыгала за ним; ночной ветер играл его растрепанными белыми волосами, которые, казалось, жили собственной жизнью.
— Мастер Меченос, мне нужна ваша помощь.
— Хорош муж? — каркнул Орев.
— Очень хороший человек, — уверил его Шелк, надеясь, что не ошибается; он схватил хорошего человека за руку, когда тот отвернулся: — Я знаю, что должен был прийти сегодня вечером на урок, мастер Меченос. Но мне не до уроков. Мне нужен ваш совет.
— Тебя вызвали на поединок? Должен сражаться? Что я могу посоветовать тебе? Каким оружием?
— Я очень устал. Есть место, где мы сможем присесть?
— Наверху! — И старик запрыгал по ступенькам вверх, как и вечером сфингсдня. Шелк, устало, последовал за ним.
— Сначала урок! — Огоньки, вспыхнувшие при звуке голоса старика, ярко загорелись, когда он ударил рапирой по стене.
Шелку показалось, что рюкзак, в котором сейчас была одна желтая туника, потяжелел, как будто его набили камнями; он бросил его в угол.
— Мастер Меченос…
Меченос схватил вторую рапиру и тоже ударил ей по стене.
— Сражался?
— На самом деле нет. Но, в некотором роде — да, я полагаю.
— Я тоже! — Меченос бросил Шелку вторую рапиру. — Убил пятерых. Уничтожу тебя, сражайся! Уничтожу твою технику!
— Шухер! — каркнул Орев и взлетел, когда Шелк пригнулся.
— Не съеживайся! — Еще один свистящий удар, на этот раз загремевший о бамбуковый клинок рапиры Шелка.
— Что тебе надо, парень?
— Место, чтобы сесть. — Он устал, смертельно устал; грудь ходила ходуном, щиколотка болела. Он парировал и парировал опять, чуть не сходя с ума от мысли, что есть только один способ заставить этого безумного старика выслушать себя — победить его или проиграть ему; но сегодня вечером проиграть (словно какой-то бог нашептал ему) означало погибнуть: нечто в нем, что поддерживало в нем жизнь и заставляло действовать, с тех пор как его подстрелили, умрет с поражением, и вслед за ним он сам.
Нанося бамбуковой рапирой ложные удары и делая выпады, Шелк сражался за свою жизнь. Рукоятка оказалась достаточно длинной, и он держал рапиру обеими руками. Удар справа и слева, и опять справа, надо пробить защиту старика. Все равно он был сильнее любого старика, каким бы сильным и подвижным тот ни был, и он все время наступал, заставляя Меченоса отступать, снова и снова, рубя и коля с бешеной скоростью.
— Парень, где ты научился двуручной хватке? Разве ты не левша?
Из-за пояса выпал игломет Мускуса и упал на мат. Шелк отбросил его ногой в сторону и схватил со стены вторую рапиру. Парировав одной, потом другой, он бросился в атаку — удар свободной рапирой вправо, потом влево, и опять вправо. Удар сверху вниз и, внезапно, правая рапира врезалась в ногу Меченоса. Тут же тупой конец рапиры Меченоса стукнул по больной щиколотке, вызвав мучительную боль.
— Сколько ты возьмешь с меня, парень? За урок?
Шелк пожал плечами, пытаясь скрыть страшную боль, вызванную очень легким ударом.
— Это я должен заплатить вам, сэр. И вы победили.
— Шелк взять верх, — заявил Орев с рукоятки ятагана.
«Шелк умер», — подумал Шелк. Быть по сему.
— Я чему-то научился, парень! Ты знаешь, сколько лет прошло с того времени, когда кто-нибудь мог чему-нибудь научить меня? Я заплачу́! Еда? Ты голоден?
— Да, как мне кажется. — Шелк оперся на свою рапиру; как лица из детства всплывали в его сознании, так и сейчас он вспомнил, что у него когда-то была трость с головой львицы, вырезанной на ее рукоятке — и он опирался на нее в последний раз, когда был здесь, хотя и не смог припомнить, где он ее взял или что с ней произошло.
— Хлеб и сыр? Вино?
— Чудесно. — Подняв рюкзак, он последовал за стариком вниз по лестнице.
Кухня оказалась довольно чистой, несмотря на царивший беспорядок — стаканы, тарелки, чашки, горшки и ложки валялись везде и всюду; на стуле, который пододвинул к нему Меченос, лежала железная форма для выпечки хлеба, делая вид, что надеется присоединиться к разговору, — однако была изгнана в ящик с дровами. Меченос поставил на стол разнокалиберные стаканы — с таким грохотом, что на мгновение Шелк решил, что они разбились.
— Что хочешь? Красное вино из вен героев! Налить?
