— Говори, Гагарка, мой ночемолец.
— Ну, ежели я могу чего-то такое сделать, чтобы помочь тебе, я сделаю.
Опять наступила тишина, длившаяся очень долго, и Гагарка испугался, что бог вернулся в Главный компьютер, — замолчал даже далекий женский голос.
— Гагарка, мой ночемолец, ты спросил, благодаря какой силе ты слышишь мои слова и понимаешь их.
— Да, что-то вроде этого, — с облегчением выдохнул он.
— Это бывает довольно часто. Закон моей матери не работает на тебе, потому что у тебя что-то не так с мозгами.
— Ага, — кивнул Гагарка, — я знаю. Я грохнулся с нашего фаллоса, когда в него попала граната, и, похоже, приземлился на голову. И сейчас мне как-то все равно, что Дрофа здесь и разговаривает со мной, хотя он дохлый. В старину, я знаю, такое бывало. И Сиськи, я о ней тоже не волнуюсь, хотя вроде бы должен. Я люблю ее, а этот парень, Тур, возможно, пытается залезть на нее прямо сейчас, но она все одно шлюха. — Гагарка пожал плечами. — Надеюсь только, он не сделает ей ничего плохого.
— Ты не можешь жить в этих туннелях, Гагарка, мой ночемолец. Здесь нет еды, для тебя.
— Я и Дрофа, мы попытаемся сбежать отсюда, как только я найду его, — пообещал Гагарка.
— Если бы я вселился в тебя, я бы смог тебя вылечить.
— Давай, вперед.
— Но, Гагарка, мы будем слепыми. Слепыми, как я. У меня никогда не было своих глаз, и поэтому я не смогу глядеть твоими. Но я пойду с тобой, поведу тебя и, если смогу, использую твое тело, чтобы вылечить тебя. Погляди на меня, Гагарка.
— Не на что глядеть, — запротестовал Гагарка.
Но было: запинающийся свет наполнил его такой надеждой, такими удовольствием и ощущением чуда, что Гагарка согласился бы не видеть больше ничего, если бы мог видеть его вечно.
* * *
— Если ты действительно патера Шелк, — сказала ему юная женщина на баррикаде, — они убьют тебя в ту же минуту, как только ты шагнешь отсюда.
— Нет шаг, — пробормотал Орев и повторил: — Нет шаг.
— Вполне возможно, — уступил Шелк. — На самом деле почти наверняка убьют, если ты не захочешь мне помочь.
— Если ты Шелк, тебе ничего не надо просить у меня или моих людей. — Она тревожно оглядела худое аскетическое лицо, освещенное ярким небосветом. — Если ты Шелк, ты — наш командир, и даже генерал Мята должна выполнять твои приказы. Просто прикажи нам, и мы будем обязаны сделать все, что ты нам скажешь.
Шелк покачал головой:
— Я — Шелк, но я не могу это доказать. Если ты будешь искать кого-нибудь, кому ты доверяешь и кто знает меня, это займет времени больше, чем у меня есть; так что, вместо этого, я прошу тебя. Предположим — хотя я клянусь тебе, что все наоборот! — что я не Шелк. Тогда я — и это, конечно, чистая правда — бедный молодой авгур, который нуждается в твоей помощи. Если ты не хочешь помочь мне ради меня, или ради бога, которому я служу, умоляю тебя, сделай это для самой себя.
— Я не могу атаковать без приказа бригадира Бизона.
— Ты и не должна даже с ним, — сказал ей Шелк. — За теми мешками с песком стоит бронированный поплавок. Я даже вижу над ними его турель. Если твои люди пойдут в атаку, они попадут прямо под его огонь; я видел, что может сделать жужжалка.
Юная женщина выпрямилась во весь рост, став только на пядь с половиной ниже его.
— Кальде, мы атакуем, если получим приказ.
Орев одобрительно качнул головой:
— Хорош дев!
Поглядев на спящих за баррикадой детей от двенадцати до пятнадцати лет, Шелк покачал головой.
— Они слишком молоды. — (Само́й юной женщине не могло быть больше двадцати.) — Но они будут сражаться, если их повести, и я поведу их. — Шелк ничего не ответил, и она добавила: — Но это не все мои люди. У меня еще есть несколько мужчин, и некоторые из них с карабинами. А большинство женщин — все остальные женщины, я должна сказать — борются с пожарами. Ты удивился, увидев, что я командую, но генерал Мята — тоже женщина.
— Да, и этому я тоже удивляюсь, — сказал ей Шелк.
— Люди хотят сразиться с офицерами-мужчинами. Кроме того, женщины Тривигаунта — знаменитые труперы, и мы, женщины Вайрона, ничем им не уступаем!
— Я бы хотел верить, — сказал Шелк, вспомнив доктора Журавля, — что наши мужчины не менее храбры, чем их.
Юная женщина была потрясена:
— Они же рабы!
— Ты там была?
Она покачала головой.
— И я. Поэтому бессмысленно обсуждать их обычаи. Мгновение назад ты назвала меня кальде. Значит ли это?..
— Лейтенант. Сейчас я лейтенант Лиана. Я использовала этот титул только из вежливости. Если хочешь мое мнение, я думаю, что ты не врешь. Авгур не станет врать, и еще эта птица. Говорят, что у тебя есть домашняя птица.
— Шелк здесь, — сообщила ей птица.
— Тогда сделай так, как я прошу. У тебя есть белый флаг?
— Чтобы сдаться? — оскорбилась Лиана. — Конечно нет!
— Знак перемирия. Ты можешь его сделать, привязав к палке белую тряпку. Я хочу, чтобы ты помахала им и позвала кого-нибудь с той стороны. Скажи им, что здесь находится авгур, который принес Прощение Паса твоим раненым. Это абсолютная правда, сама знаешь. Скажи, что он хочет пересечь баррикаду и сделать то же самое для их раненых.
— Они убьют тебя, когда узнают, кто ты такой.
— Возможно, они меня не узнают. И я обещаю тебе, что сам не расскажу им об этом.
Лиана пробежала пальцами по взъерошенным волосам; он сам делал то же самое, охваченный неуверенностью.
— Почему я? Нет, кальде, я не могу разрешить тебе рисковать собой.
— Ты можешь, — ответил он. — То, чего ты не можешь — стоять на своем вопреки всякой логике. Или я твой кальде, или нет. Если я кальде, твой долг — подчиниться любому отданному мной приказу. Если нет — жизни кальде ничего не угрожает.
Спустя несколько минут, когда она и молодой человек по имени Линзанг помогли ему забраться на баррикаду, Шелк спросил себя, разумно ли было призывать на помощь логику. Логика осуждала все, что он делал, начиная с того момента, когда Узик отдал ему письмо Гиацинт. Когда Гиацинт писала письмо, в городе было спокойно, по меньшей мере относительно. Она — никаких сомнений — собиралась походить по палатинским магазинам, остаться на ночь у Горностая и вернуться…
— Нет падать, — предупредил Орев.
Он пытался. Баррикада состояла из всего, что только возможно: кирпичи из разрушенных зданий, столы и прилавки из магазинов, кровати, бочки и тюки; насколько он видел, все они беспорядочно громоздились друг на друга.
На верхушке он немного задержался, ожидая выстрела. Труперам, засевшим за редутом из мешков с песком, сказали, что он авгур; к этому времени они уже должны знать о письме Пролокьютора. Увидев Орева, они могли понять, что он за авгур.
