И выстрелить. Тогда будет лучше всего упасть обратно, к Лиане и Линзангу — или, если они промахнутся, лучше просто спрыгнуть.
Никто не выстрелил; он начал осторожный спуск, слегка осложненный рюкзаком. Узик не убил его, потому что Узик смотрел вдаль, был скорее политиком, чем военным, как и положено всякому высокопоставленному офицеру. Офицер, командующий редутом, скорее всего, моложе и без колебаний выполнит приказ Аюнтамьенто.
Тем не менее, он здесь.
Логика, однажды призванная, ведет себя как бог. Можно умолять бога появиться в Священном Окне; но если уж он пришел, его не прогнать, и любое послание, которое он дарует человечеству, нельзя игнорировать, скрывать или отрицать. Он, Шелк, призвал логику, и логика сказала ему, сейчас он должен быть в кровати того дома, который стал временной штаб-квартирой Узика, и делать то, в чем так отчаянно нуждается — отдыхать и лечиться.
— Он знал, что я пойду, Орев. — Что-то подступило к горлу; он откашлялся и выплюнул мягкий ком того, что могло быть слизью. — Он прочитал ее письмо перед тем, как прийти ко мне, и он видел ее. — Шелк обнаружил, что не в состоянии, даже сейчас, сказать себе, что Узик спал с Гиацинт. — Он знал, что я пойду, и переложил свое затруднение на меня.
— Муж видеть, — сообщил ему Орев.
Шелк опять остановился, внимательно оглядел стену из мешков с песком, но с такого расстояния не сумел отличить защитные шлемы труперов от округлых мешков.
— Пока они не стреляют, — пробормотал он.
— Нет стрелять.
В этом месте по Золотой улице выстроились в ряд ювелирные магазины, самые большие и богатые из всех домов, карабкавшихся на склоны Палатина, и поэтому их клиенты могли похвастаться, что покупают свои браслеты «на холме». Сейчас большую часть магазинов опустошили, тысячи рук сорвали решетки и запоры с их фасадов, а их внутренности сторожили только те, кто умер, защищая или грабя их. За редутом ждали другие богатые магазины, все еще нетронутые. Шелк попытался, но не сумел вообразить себе, как дети, через чьи распростертые тела он переступал, грабят их. Конечно, нет. Если Лиана им прикажет, они нападут, будут сражаться и очень быстро погибнут, и она вместе с ними. И, если они победят, за ними придут грабители. Это тело (Шелк присел, чтобы осмотреть его) принадлежало мальчику лет тринадцати; выстрел снес половину его лица.
Шелк не часто бывал на Золотой улице; но он был уверен, что она никогда не была такой длинной и даже наполовину такой широкой.
А вот здесь, бок о бок, лежали трупер-гвардеец и грубо выглядящий мужчина, который мог быть тем, кто говорил с ним после теофании Киприды; они воткнули ножи друг в друга.
— Патера! — Тот самый скрипучий голос, который отвечал Лиане.
— Что такое, сын мой?
— Быстрее, сюда!
Он пустился рысью, хотя и не без возражения со стороны щиколотки.
Этот, самый нижний, склон Палатина казался очень крутым, когда Шелк в любое мгновение ждал выстрела; сейчас он вообще не заметил уклона.
— Сюда. Хватайся за руку.
Редут гвардейцев достигал только половины высоты баррикады мятежников, хотя (как заметил Шелк, вскарабкавшись на верхушку) был существенно толще. Почти отвесный фасад и ступеньки сзади, чтобы труперы могли стрелять поверх редута.
— Сюда, — сказал тот, кто помог ему. — Я не знаю, как долго он протянет.
Шелк кивнул, тяжело дыша после подъема и боясь, что сорвал швы с легкого.
— Отведи меня к нему.
Трупер спрыгнул с мешка-ступеньки; Шелк, более осторожно, последовал за ним. И здесь тоже кое-кто спал — два десятка вооруженных гвардейцев лежали на улице, завернутые в одеяла, вероятно зеленые; однако в небосвете они выглядели черными.
— Эти, снаружи, собираются броситься на нас, верно? — спросил трупер.
— Нет. Я бы сказал, что не сегодня ночью — возможно завтра утром.
Трупер хмыкнул:
— Пули пробьют их баррикаду насквозь. Я оглядел ее, и там много мебели. Всякое старье, и доски не толще твоего большого пальца. Я — сержант Саламандра.
Они пожали руки.
— Я подумал о том же самом, когда карабкался на нее, сержант, — сказал Шелк. — Но там есть и более тяжелые вещи, хотя даже стулья и все такое могут закрыть вам обзор.
— У них нет ничего, что бы я хотел увидеть, — фыркнул Саламандра.
Зато этого нельзя было сказать о гвардейцах, как понял Шелк, поглядев за поплавок. На перекрестке, в ста шагах от вершины холма, стоял талос, его огромная клыкастая голова (настолько похожая на голову того талоса, которого он убил под святилищем Сциллы, что можно было считать их братьями) поворачивалась из стороны в сторону, по очереди наблюдая за каждой из улиц. Лиана очень бы заинтересовалась, если, конечно, она еще не знает о нем.
— Сюда. — Саламандра открыл дверь одного из темных магазинов; его голос и хлопнувшая дверь зажгли огоньки. Внутри труперы, снявшие с себя части брони и более-менее перевязанные, лежали на одеялах на мозаичном полу. Один простонал, проснувшись от шума или света. Двое других, казалось, не дышали. Шелк встал на колени перед ближайшим и пощупал его пульс.
— Не ему. Сюда.
— Им всем, — сказал Шелк. — Я собираюсь принести Прощение Паса им всем по одному, а не всем вместе. Для этого нет никакого оправдания.
— Большинство уже получило его. Как этот.
Шелк посмотрел на сержанта, но, глядя в тяжелое неприятное лицо, не смог сделать вывод насчет правдивости его слов. Шелк встал:
— Я полагаю, этот человек мертв.
— Да, и мы уберем его отсюда. Сюда. Этот еще нет. — Саламандра подошел к человеку, который стонал.
Шелк опять встал на колени. Кожа раненого оказалась холодной на ощупь.
— Сержант, ты заморозил его.
— А ты что, доктор?
— Нет, но я знаю кое-что о том, как ухаживать за больными. Авгур обязан.
— Нет рана. — Орев прыгнул с плеча Шелка на грудь раненого. — Нет кровь!
— Оставь его, ты, глупая птица.
— Нет рана, — опять свистнул Орев. — Нет кровь!
Лысый человек не выше Лианы вышел из-за одной из пустых витрин. Хотя он держал в руке карабин, на нем не было ни брони, ни формы.
— Он… он нет, патера. Не раненый. По меньшей мере, у него нет… я ничего не нашел. Мне кажется, что у него сердечный приступ.
— Неси одеяло, — сказал Шелк Саламандре. — Два одеяла. Немедленно!
— Я не подчиняюсь приказам каждого гребаного мясника.
— Тогда его смерть будет на твоей совести, сержант. — Шелк вынул из кармана четки. — Принеси два одеяла. И три будет не слишком много. Наверняка твои люди, наблюдающие за мятежниками, смогут поделиться ими. Три одеяла и чистую воду.
