— У них карабины, Гагарка, — сказал Шелк. — И еще иглометы, как мне кажется. У тебя — у нас — ничего.
— Неправильно, патера. У нас есть Тартар. Увидишь.
Синель встала. Сидевший у ее ног Шелк понял, что слегка потрясен ее ростом.
— Я чувствую себя лучше, — сказала она. — Хочешь показать мне что-то, Ги? Я бы хотела это увидеть.
— Точняк. Увидишь, когда выглянешь наружу.
Он заставил себя встать.
— Могу я с вами? Я попытаюсь не… — он поискал слова, напомнив себе Прилипалу.
— Блевать, — помогла ему Синель.
— Видите эти кровати? — Гиацинт пнула ногой пузырь. — Здесь четыре ряда, двадцать пять пузырей в ряд, значит, эта гондола предназначена для ста птеротруперов. Гондола — так они называют эту штуку, внутри которой мы находимся; так сказал Мурсак.
Шелк кивнул.
— Посмотрите сквозь пол, на нижнюю палубу, и вы увидите пушки. На нижней палубе должен быть твердый пол, сделанный из железа или какого-нибудь другого металла. Там по три пушки с каждой стороны, и дула просунуты вон в те отверстия. Вот почему здесь так холодно — холодный воздух проникает через дыры в нашем полу.
— Как ты их открыла? — Синель боролась с креплениями иллюминатора.
Шелк постучал костяшками пальцев по стене.
— Дерево.
— Нужно вытащить оба болта, Син. Ты прав, это дерево, согнутое, как на лодке, но по-настоящему тонкое.
Синель подняла раму из промасленного пергамента; открылся сверкавший на солнце материал, похожий на покрытую снегом равнину.
— Перед нами другая гондола, — сказала ей Гиацинт, — и две сзади. Ты сможешь увидеть их, если высунешь голову наружу. Я не знаю, почему они не сделали одну, большую и длинную.
— Тогда бы она сломалась, мне кажется, — рассеянно сказал Шелк. — Такой дирижабль должен временами сгибаться. — Он выглянул наружу, как она предложила, и посмотрел вверх, влево и вправо.
— Помнишь, как мы летели в том поплавке по воздуху? Я испугалась до смерти. — Ее пышущее сладострастием бедро прижалось к его, а его локоть каким-то образом уткнулся ей в грудь. — Но ты совсем не испугался! Тебе вроде как даже нравилось.
— Нет, я был в ужасе. — Шелк отодвинулся, изо всех сил сражаясь с мыслями, мелькавшими в голове.
Синель просунула голову в иллюминатор, как и он; она что-то сказала, и Гиацинт ответила:
— Потому как мы летим по ветру, так мне кажется. Когда ты летишь вместе с ним, то ничего не чувствуешь.
Синель вынула голову:
— Чудесно, настоящий класс, только я не увидела озеро. Ты сказала, что мы над ним, но туман слишком густой. Я надеялась увидеть место, где я и Гагарка недавно были, ну, то маленькое святилище. — Она повернулась к Шелку. — Боги, они так все и видят?
— Нет, — ответил он. Боги, каким-то непостижимым образом жившие в Главном компьютере, видели виток только через Священные Окна; он был уверен в этом, что бы там ни говорили авгуры.
Его потные руки нащупали край открытого иллюминатора.
Через Окна и глазами людей, в которых они вселялись, хотя Тартар не мог даже этого, сказал Гагарка; родившийся слепым Темный Тартар вообще не мог видеть.
Длинное солнце протянулось над заснеженной равниной от Главного компьютера до самого конца витка — невообразимого места, хотя конец витка мог наступить очень скоро.
Через Священные Окна и глазами других, и еще через стекла, возможно. Да, безусловно, через стекла, когда они хотели, так как Киприда говорила через стекло Орхидеи и вызвала Священные оттенки в стекле Гиацинт, когда та спала.
— Внешний, — сказал он Синель. — Я думаю, что Внешний способен увидеть виток таким способом. Остальные боги не в состоянии — даже Пас. Возможно, с ними что-то не так. — Шнурки безнадежно запутались, как всегда, когда он пытался быстро снять ботинки. Он сорвал их с ног.
— Что ты делаешь? — спросила Гиацинт.
— Мне надо заслужить тебя. — Он стянул носки и сунул их в мыски ботинок, вспомнив холодную воду туннелей и озера Лимна.
— Ты не должен! Ты уже заслужил меня, а если нет, мне не надо ничего другого.
Он получил ее, но не заслужил — и это невозможно объяснить.
— Доктор Журавль и я спали в одной комнате на озере. Сомневаюсь, что я упоминал об этом.
— Мне все равно, что вы там делали. Это не имеет никакого значения.
— Ничего. Мы ничего не делали, во всяком случае, того, что ты имеешь в виду. — Нахлынули воспоминания. — Я не верю, что он был склонен к этому; я, безусловно, нет, хотя многие авгуры — да. Он сказал, что передает мне азот по твоему требованию, и добавил то, о чем я тут же забыл и вспомнил только сейчас. Он сказал: «Если бы мне было столько же лет, сколько тебе, я бы от радости прыгал до потолка».
— Большую часть времени я не понимаю ни слова из того, что он говорит, — пожаловалась Гиацинт Синели.
Та усмехнулась:
— А есть кто-нибудь, кто понимает?
— Один, по меньшей мере. Я выглядывал из окна той комнаты в точности так же, как сейчас выглядываю из этого отверстия. — Шелк поставил ногу на край, подтянулся и оказался снаружи, держась за верхний край иллюминатора, чтобы не упасть. — Я боялся, что появится гвардеец.
Он боялся Гражданской гвардии и хотел проверить, способен ли он забраться на крышу «Ржавого Фонаря», чтобы убежать от нее; тогда ставка была очень маленькой: если бы его схватили, то убили бы, самое худшее.
До крыши гондолы не дотянуться; но бок скошен внутрь, как борта у больших лодок.
Сейчас ставка больше, намного больше, потому что вера Гагарки могла убить их всех. Сколько птеротруперов несет этот воздушный корабль? Сто? По меньшей мере, а возможно вдвое больше.
Гиацинт, глядевшая на него, сказала что-то, что он не понял и не хотел понимать; чья-то рука — ее или Синель — схватила его за левую лодыжку. Он рассеянно брыкнулся, чтобы освободиться, одновременно выжидая и примериваясь к ритму легкого покачивания дирижабля.
Скорее всего, Гагарка и его последователи будут ждать до тенеспуска, если, конечно, тенеспуск наступит раньше, чем дирижабль окажется в Тривигаунте; они взломают люк, который отделяет их от тела дирижабля, вскарабкаются по веревочной лестнице через брезентовую трубу, которую он только что заметил, и немедленно ударят, ломая шеи и вырывая глаза…
Во время следующего крена. Бесполезно ждать. Гиацинт уже позвала на помощь; Гагарка и Мурсак схватят его ноги и втащат внутрь.
Он подпрыгнул, ухватился за край крыши гондолы и с радостью обнаружил, что висит на маленьком комингсе
[55]. Где-то, очень далеко, кто-то вскрикнул. Крик проник в его сознание, пока он бешено карабкался по обшивке внакрой, и, когда медленное покачивание особенно посодействовало ему, зацепился ногой за комингс.
