— Да, — сказал Шелк, — но я собираюсь туда, когда закончу здесь. Хочешь пойти со мной? — Синель не ответила, и он добавил: — У меня есть носилки; я пытаюсь поберечь свою щиколотку.
Синель была потрясена:
— Ты не можешь позволить людям видеть с тобой меня!
— Мы опустим занавески.
— И сможем поговорить внутри? Хорошо.
Шелк тоже решился:
— Я бы хотел, чтобы ты была со мной, когда я буду говорить с Орхидеей. Согласна?
— Конечно, если ты этого хочешь. — Она остановилась перед дверью Орхидеи. — Только я надеюсь, что ты не собираешься разозлить ее?
Вспомнив страх маленькой женщины, Шелк постучал:
— Может, ты собиралась куда-то пойти, Синель? Мы можем договориться и увидеться позже, если сейчас неудобно.
Она покачала головой:
— Я увидела тебя из окна и надела это платье, вот и все.
Дверь комнаты Орхидеи открылась. Орхидея, в черном пеньюаре, живо напомнившем Шелку тот самый розовый, который она носила, когда принимала его вместе с Журавлем, уставилась на него, открыв рот.
Он оторвал взгляд от ничего не скрывающей одежды:
— Орхидея, смогу ли я поговорить с тобой, когда ты закончишь одеваться? Это очень срочно, иначе я не стал бы тревожить тебя.
Полная женщина беспомощно отступила внутрь.
— Заходи, патера. — В комнату вошла Синель. — Ей нужно надеть, ну, ты знаешь, последние части. — И добавила, обращаясь к Орхидее: — Он хромает, помнишь? Ты могла бы пригласить его сесть.
Орхидея, наконец, настолько пришла в себя, что сумела стянуть украшенные кружевом края пеньюара, закрыв выпирающую плоть, которая не преминет показаться вновь, как только она выпустит их из рук.
— Я… вы наш кальде. Новый. Все только об этом и говорят.
— Речь Шелк! — подтвердил Орев.
— Боюсь, что это я. Однако я все еще тот же самый человек, и мне нужна твоя помощь.
— Садись, патера, — твердо сказала Синель.
— Да, садитесь. Как я должна называть вас, кальде или патера?
— На самом деле я предпочел бы стоять, пока вы, ты и Синель, стоите. Могу ли я позволить себе сказать, что очень рад видеть вас снова? Обеих. Я искал Синель, как я сказал ей, и встретил так много новых людей — комиссаров из Хузгадо и всяких других, — что считаю вас своими старыми друзьями.
— Хорошими друзьями. — Синель упала на густо-зеленый диван. — Я никогда не забуду, как ты встал против советников в доме Крови. — Она повернулась к Орхидее: — Помнишь, я тебе рассказывала об этом?
— Ага, но я никогда не думала, что опять увижу вас, кальде. Я имею в виду вот так, у себя дома.
Он воспользовался возможностью.
— Ты видела меня, когда я и Гиацинт ехали по городу, а мы — тебя. Ты видела Гиацинт с того времени?
Орхидея покачала головой и села рядом с Синель.
Шелк благодарно уселся.
— Я не собираюсь делать ей ничего плохого — совсем ничего. Я просто хочу найти ее.
— Я уверена, что вы ничего не сделаете ей, кальде. Я бы сказала, если бы знала.
— Через минуту ты спросишь меня, — сказала Синель. — Я не помню, когда видела Ги в последний раз. Пару месяцев. Может быть, дольше.
— Не дев? — поинтересовался Орев.
Шелк посмотрел на него:
— На самом деле Синель — одна из тех людей, которых мы пытались найти. Теперь я надеюсь узнать что-нибудь о других.
— Я буду называть вас кальде, — объявила Орхидея. — Так легче. Один прыгун уже спрашивал о Ги. Вы знаете об этом?
— Его послал я, косвенным образом.
— Он хотел узнать и о Син. И о Гагарке. — Орхидея поглядела на Синель, боясь, что открыла слишком много.
— Но ты ничего не сказала ему. Я не виню тебя за это. На твоем месте я бы сделал то же самое, скорее всего.
Орхидея вскочила на ноги.
— Я совсем забыла о хороших манерах. Хотите бокал вина? В тот раз вы сказали, что, к сожалению, у вас есть только вода, но как тогда я хотела именно воды. И вы налили мне стакан хорошей воды. У вас хороший колодец.
— Спасибо, но вина не надо. Ты сказала гвардейцу, который пришел сюда, что не знаешь, где находятся Гиацинт, Синель или Гагарка. Я знаю, так и было, потому что любая информация, которую ты сообщаешь ему, передается мне, вместе с именем источника. Как я уже говорил, на твоем месте я бы поступил точно так же. Но сегодня мне пришло в голову, что ты можешь рассказать мне больше, чем тому, кого ты не знаешь и кому не доверяешь; поэтому я пришел к тебе сам. Мне кажется, что Синель уже была здесь, когда гвардеец спрашивал тебя. Это было вчера, верно?
Орхидея кивнула.
— Моя вина, патера, — сказала Синель. — Я попросила ее не говорить никому. — Секунд пять она сидела молча, кусая нижнюю губу. — Все из-за того мужчины. Ты знаешь, кого я имею в виду, патера? Он был у Крови, но его не застрелили, как жирного. Такой высокий. Он видел меня и слышал мое имя.
Указательный палец Шелка уже описывал маленькие круги на щеке.
— Ты думаешь, что он знает о тебе достаточно много и будет искать тебя здесь?
— Не знаю. Я попыталась вспомнить все, что говорил Кровь, и не помню, чтобы он упоминал это место. Но он мог сказать что-нибудь раньше или позже, а, могет быть, я что-то забыла. Он видел меня и знает, кто я.
— В таком случае, — медленно сказал Шелк, — я просто поражаюсь, что ты вернулась сюда.
Орхидея налила бренди в маленький стакан.
— Это не так глупо, как вы думаете, кальде. Если кто-нибудь появится, мы успеем сказать ей, и она спрячется. Так мы поступили, когда приходил прыгун, верно, Син?
— Точняк, патера. В любом случае я должна была вернуться. У меня совсем нет денег…
— Именно об этом я должен поговорить с тобой; напомни мне, когда мы уедем.
— …за исключением той мелочи, которая осталась здесь, и здесь все мои драгоценности, кроме этого кольца. — Она подняла руку и продемонстрировала рубин, сверкавший как уголь, только что вынутый из топки. — Я думаю, оно стоит всех остальных украшений, и Орхидея думает так же.
Орхидея выразительно кивнула.
— Только его мне дал Гагарка, и я сказала ему, что никогда не продам его. И не продам. Помнишь, как мы разговаривали в передней твоего маленького дома, патера?
— Да, помню. Однако я удивился, что ты помнишь это.
— Сначала не могла, но спустя какое-то время воспоминания вернулись. Но я хочу сказать, что тогда на мне были мои лучшие украшения — нефритовые сережки и ожерелье, которое исчезло вместе с моим хорошим шерстяным платьем.
