— Гагарка!
«Да, Мама. Я здесь».
* * *
— Гагарка, сын мой?
— Извини, патера. — Вздрогнув от полуденного света солнца, Гагарка повернулся к Наковальне. — Мне показалось, что я что-то услышал.
— Ты хотел поговорить со мной?
— Точняк. В мантейоне ты объяснил нам, что он сказал. — Гагарка чувствовал себя неуютно среди изящных палатинских особняков из серого камня; до этого времени он приходил сюда только для того, чтобы украсть из них.
— Я, безусловно, попытался объяснить. Это мой священный долг, поэтому я постарался сделать кристально прозрачными божественные откровения.
— Ты был прозрачен, как полимер, патера, — преданно заявил Кремень. — Я почувствовал, как будто понял каждое сказанное Пасом слово раньше, чем ты кончил.
Голоса потребовали, чтобы они остановились, и они замерли.
— Био с карабинами, партера. Я услышал их позади нас, но надеялся, что они не станут связываться.
Боясь, что его сейчас арестуют, Гагарка проворчал:
— Что, неужели человек не может больше подняться на холм?
Но тут старший патруля заметил черную сутану Наковальни:
— Извините, патера. Это из-за солдата. Говорят, что некоторые из них перешли на нашу сторону. Этот из таких?
Кремень кивнул:
— Вот именно.
— Действительно, сын мой. — Наковальня осчастливил патруль зубастой улыбкой. — Я даю тебе священное слово, как авгур и твой… давай не будем углубляться в это. Даю тебе священное слово, что капрал Кремень так же горячо желает сбросить Аюнтамьенто, как и я сам.
— Я — сержант Линзанг, — сказал старший патруля. — Вы идете в Великий мантейон, патера?
Наковальня покачал головой:
— Во дворец Пролокьютора, сын мой. Я там живу. — И добавил, доверительным голосом: — Меня удостоили теофании. Мне явился сам Великий Пас. Уже не в первый раз, но во второй я был осчастливлен богами. Я знаю, ты не поверишь в это, я сам верю себе с трудом. Но на последнем богоявлении присутствовали оба моих спутника. Я совершенно уверен, что они подтвердят факт теофании.
Один из труперов Линзанга поднял свой карабин так, чтобы он больше не глядел на Гагарку.
— А ты, случайно, не Гагарка? Гагарка-пророк?
— Это я.
— Он ходит по всему городу, — объяснил трупер Линзангу, — и говорит всем, что нужно быть готовым к выполнению плана Паса. Он говорит, что об этом ему сказал Тартар.
— Да, так оно и есть, — решительно подтвердил Гагарка. — Пас хочет, чтобы я продолжал этим заниматься. А ты, трупер? Готов ли ты идти? Готов ли ты отречься от всего витка?
— А что сказал Пас? — спросил Линзанг. — Если, конечно, мне разрешено…
— Это не принято, — признался Наковальня, — но и не противоречит уставу. Вы все хотите услышать слова Отца богов?
Некоторые заверили его, что хотят.
— А вы, как только услышите их, — Наковальня воспользовался представившимся ему случаем, — разрешите нам дальше исполнять наше священное поручение?
Труперы Линзанга кивнули. Они были еще подростками, и опознать в них труперов можно было только по карабинам и патронташам.
— Сначала пусть солдат это подтвердит. Кремень? Так тебя зовут, капрал?
— Готов к бою. — Собственный карабин Кремня был направлен в небоземли, приклад упирался в бедро.
— За Аюнтамьенто или за кальде?
— За кальде, сержант.
— Что ты чувствуешь по отношению к Аюнтамьенто?
— Если кальде или этот патера скажут не стрелять по ним, я не буду. Если скажут стрелять — им крышка.
— Какой-то солдат убил советника Потто, — вмешался один из труперов. — Так мы слышали.
Кремень усмехнулся — откинул голову назад и выставил подбородок вперед.
— Это был не я, но, как только представится возможность, я пожму ему руку.
— Все в порядке. — Линзанг опустил свой карабин. — Вы можете идти во дворец Пролокьютора, патера. И они. Только расскажите нам, что вам сказал Пас.
— Я боюсь, что не… — Наковальня покачал головой. — Ты не принял моего священного слова, сын мой, но настаивал, чтобы Кремень говорил за себя. Случайно — хотя нет ничего случайного для бессмертных богов, — но только секунду назад он заявил, что понимает все послание бога, в то время как мой другой спутник, Гагарка, пожелал более полного описания.
Наковальня вопросительно повернулся к пророку:
— Разве это не так, Гагарка? Разве я не прав?
— Точняк, патера. Могет быть, я туплю. Из того, что он сказал, я не так много услышал, но кое-что точно понял. Только это важно, и оно было обо мне. Я уверен, что у меня в голове все прояснилось, так что я могу сделать то, что он хочет от меня.
— Теперь эта твоя глупость широко распространится. Хресмологические Писания утверждают, что мудрость бессмертных богов звучит как глупость в ушах смертных. Упорствуй и дальше в своей глупости, и тебя с радостью встретят в Главном компьютере. — Наковальня кивнул огромному солдату. — Расскажи нам, Кремень, сын мой, и не бойся, что можешь сморозить глупость или опустить священное указание. Я исправлю все эти невинные ошибки, хотя и не предвижу их.
— Я не умею делать это так хорошо, как ты, патера, но я сделаю свой лучший выстрел. Дай мне подумать, и слова придут. — Восемь или десять секунд Кремень стоял неподвижно, как статуя.
— Лады, есть их у меня. Это произошло, когда био притащили свинью. Во-первых, появились цвета, верно? Потом его лицо. Вначале он благословил всех и сказал, что всех тех, кто пришел с Гагаркой — а это все, кроме тебя, патера, — он благословляет дважды, один раз за то, что пришли, и второй за то, что следовали за Гагаркой. Я прав?
Наковальня кивнул:
— Восхитительно, Кремень, сын мой.
— Потом он сказал, что дает нам теофанию, потому как его сын попросил его спуститься в этот мантейон, только он не сказал, какой сын.
— Ужасный Тартар, — уверил его Гагарка.
Наковальня предостерегающе поднял палец:
— Он так не утверждал.
— Могет быть, нет, но я только что говорил с ним. Должен быть он.
— Он сказал, что его сын передает Гагарке его приказы, и что это — правильные приказы. Он и его сын собираются присмотреть, чтобы их слово дошло до всех. Мы думали о его Плане, как о чем-то далеком, тогда как время сваливать пришло…
