— Продолжай, сын мой.
— Прошу прощения, патера. Когда он начал говорить обо мне, я вроде как онемел. Самый великий момент в моей жизни, верно? Ну, как если бы меня вдруг сделали сержантом или сделали еще что-нибудь такое, и мне бы стало очень хорошо. Но это был Пас. Я понял, к чему он клонит, и позже ты еще объяснил, и это было именно так, как я чувствовал. Слышать, как ты говоришь это — как будто опять слышать все это от него. Я так понял, что идет война и все хорошие люди на его стороне. Этот его сын…
— Ужасный Тартар, — вставил Гагарка.
— И кальде, и Гагарка, и, натурально, ты, патера… И это сторона, на которой я. Еще Пас сказал, что Гагарка был ранен, когда находился под землей с нами, и что Гагарка усердно работает ради его Плана, и что он послал кого-то из Главного компьютера ему на помощь.
— С Полюса, капрал. Бог предпочел использовать именно этот термин. Главный компьютер находится на полюсе, я охотно соглашусь.
Гагарка подвинулся ближе:
— На помощь мне? Я — тот самый парень?
— Да, тот самый, только я тоже должен помогать. Он сказал, что скоро собирается наградить тебя за то, что ты уже сделал, так и за то, что ты должен для него сделать дальше. Только тут вот патера кое-что сказал, и я тоже должен сказать, чтобы это имело смысл для других био. Пас — наш бог, бог хэмов. Он бог всех цифровых и ядерно-химических созданий. Вы должны купить это, если хотите уразуметь, откуда пришел Пас. Верно, патера?
Наковальня торжественно кивнул.
— Потому как Пас сказал, что Гагарка уже получил награду. «Каждый раз, когда он видит кого-нибудь, вроде меня, он без проблем понимает это», — вот что сказал Пас. Как это все идет, и что надо сделать, и как. Пас имел в виду, что засунул все данные в Гагарку, потому как он должен выполнить План.
Линзанг и его труперы смотрели на Гагарку, открыв рот. Гагарка старался казаться смиренным.
— Именно тогда он отдал мне прямой приказ, и не потому, что мне посчастливилось быть поблизости. Никогда не думал, что со мной случится что-то в таком роде. Еще в мантейоне я спросил об этом патеру, и он говорит, что, если бы я не был таким, каким хочет Пас, меня бы здесь не было — на моем месте был бы какой-нибудь другой медный. Но нет. Я — тот самый. Патера сказал, что именно поэтому, скорее всего, мы с ним как братья, только еще ближе, а он — святой авгур, и как только он это сказал, я сразу понял, что он прав.
Пасу нужен солдат, но какой? Есть тысячи. Да, друг авгура, но разве это имеет смысл? Друг авгура, которого Сцилла выбрала новым Пролокьютором, — вот то, что надо! Бог не думает обо всем этом, он просто знает. Обращаясь ко мне, он сказал: «Поначалу у Гагарки могут быть неприятности. А ты должен держаться его и помогать ему выходить из трудных положений. Ты, механизм, помоги ему, и он поможет тебе». Так что мы оба, патера и я, пытаемся помочь.
— Это все, патера? — спросил Линзанг.
— Все? Я должен сказать, что этого более чем достаточно, сын мой. Но нет, это не все. Кремень, расскажи нам остальное.
— Он сказал, что уже давно, лет сорок назад, знал, что умрет…
— Умрет? — недоверчиво переспросил Линзанг.
— Так он сказал. Он знал, что это произойдет, так что он вроде как взял маленькие кусочки себя и спрятал в разных био, где их не найдут. Потом он умер и какое-то время был мертв.
Наковальня прочистил горло:
— Вы все, и я, в том числе, должны понимать трудности, которые возникают у бога, пытающегося пообщаться с людьми. Он обязан говорить с нами словами, которые понимают смертные. Таким образом, своей смертью Отец богов указывает на свое же возрождение. Самое благородное из деревьев, ракитник, посвящено Великому Пасу. Вы не можете не знать этот элементарный факт.
Линзанг и некоторые из его труперов кивнули.
— Предположим, что лес из ракитника может говорить с нами. Разве он не скажет: «Чтобы я, священный лес, мог оставаться юным и сильным, мои старые деревья должны упасть, хотя они и пережили столетия. Пусть на их месте вырастут юные побеги. И я, лес, буду жить дальше». Кремень?
— Так точно, патера. Он сказал, что теперь, когда его План пришел в движение, он решил вернуться. И еще он сказал, что сейчас он — призрак самого себя, призрак Паса, но как только больше его кусочков будет найдено, он опять станет Пасом. Он хочет, чтобы мы помогли ему. В особенности Гагарка, но и любой другой может внести свой вклад. Мы должны найти одного особого био, патеру Тушканчика, потому как в нем есть кусочек, доверенный Вайрону. В мантейоне было, могет быть, пятьсот-шестьсот био, и патера объяснил им все это, но никто из них не знает этого патеру Тушканчика, и не знает, где мы можем найти его.
Так что патера сказал им не собираться толпой, а рассеяться и повсюду спрашивать, а потом, когда найдут, привести его к Гагарке. И еще он сказал Гагарке, что в капитуле есть записи, в которых написано, где находится каждый авгур и чем занимается, и эти записи находятся во дворце, и патера знает, где и как их прочитать. Он работал с ними много лет, правильно, патера? Так что он и Гагарка пошли искать, и вот мы здесь.
— Кремень, сын мой, твоей речи не хватает величественности, но ты верно изложил суть дела. — Наковальня внимательно посмотрел на Линзанга и его труперов. — А вы? Мы подчиняемся приказам Отца Семи. Вы можете помочь нам? Ни один святой авгур не может знать всех остальных. Нас слишком много. Вы знаете патеру Тушканчика? Кто-нибудь из вас? Говорите.
Молчание.
* * *
Майтеру Мята разбудили выстрелы. Сначала, моргая в темноте, она не поняла, что это за звуки; ее мучили голод и жажда, она смутно ощущала холод и сознавала, что ей холодно уже давно и во время сна она дрожала. Ягодицы и лопатки, прижатые ее маленьким весом к необработанному коркамню, закоченели; ноги замерзли.
Она села. В старой киновии на Серебряной улице ее комната была самой маленькой и скромной из всех, и потолок тек при каждом дожде; тем не менее, не настолько маленькой и скромной, чтобы в ней отсутствовало окно, и даже в самые темные ночи через изношенную штору в комнату вползали нити призрачного света.
Три резких громких удара, через неравные промежутки времени. Она вспомнила случай из детства: когда полностью сгнила пожелтевшая лента, на которой висела старая акварель, та упала и захватила с собой другую картину и маленькую вазу. Еще как-то раз она слышала, как лошадь пытается пробить копытами дорогу из стойла. Эти выстрелы звучали очень похоже.
— Э, генерал?
Голос Прилипалы; его гнусавый выговор привел ее в себя.
— Да, Ваше Высокопреосвященство.
