— Нес бес
[38].
— Да, ты не убежишь, я знаю, но и ты знаешь, что я собиралась делать, потому как молил меня не делать. — Повернувшись к Шелку, Гиацинт добавила: — Тогда все шли к большому мантейону на холме, и я пошла.
— Понимаю.
— Но когда он освободился, он не сделал копыта. Почему, Клещ?
— Плыть с педи
[39].
— Да, я так и усекла, — и она опять обратилась к Шелку: — Я знаю, что ты по-настоящему религиозный. Я-то нет, но ты могешь меня научить.
Он не смог отделаться от мысли, что было бы лучше, если бы она поучила его.
— Я далеко не самый лучший учитель, но попытаюсь, если ты хочешь.
— Ты сказал, что мы пойдем к Пролокьютору, когда закончим здесь. Если для меня, мы не обязаны.
Он улыбнулся:
— Ты уже не собираешься принести Клеща в жертву?
— Только если ты захочешь, чтобы я это сделала.
— Нес!
[40] — запротестовал Клещ.
— Не вижу в этом смысла. — Что-то большое и мягкое прижалось к ноге Шелка; он пошарил в темноте, но там ничего не было. — Ты хочешь, чтобы я тебя учил. Я обнаружил, что наши дары почти не влияют на богов. Когда они дают нам то, что мы просим… — Мягкое давление возобновилось, едва не сбив его с ног.
— Что там?
— Сначала я сам удивился, но потом понял. Орев пытался рассказать мне о них в холле, и я должен был догадаться, что, когда он улетел в первый раз, я слышал именно их. Мукор называет их рысями. Один из них сейчас в комнате, вместе с нами.
— Они похожи на летучих мышей? — спросила Гиацинт тревожным голосом.
— Это коты.
— Ой… кто-то коснулся меня. Большой, как большая собака.
— Он и есть; нет смысла описывать их — увидишь сама. — Шелк заговорил погромче: — Мастер Меченос, принесите вашу свечу, пожалуйста.
— Не те ли это большие коты, которых талос выпускал по ночам? — На этот раз в голосе Гиацинт прозвучал испуг.
— Ими управляет Мукор — для себя и для нас. — Шелк попытался говорить уверенным тоном. — Как мне представляется, этот хочет, чтобы мы привезли его во дворец кальде, туда, где она.
Ему ответило приглушенное мяуканье, слишком глубокое и звучное, чтобы исходить от Клеща.
* * *
Абанья осмотрела заведение Рысака — пусто, не считая старика, спавшего за столом, и толстяка, мывшего глиняные кружки.
— Бармен?
— Да, сестра. Хочешь выпить?
Она покачала головой:
— Обычно ко мне обращаются «полковник». Так как мне кое-что нужно, ты можешь называть меня «сестра». А когда ты захочешь от меня что-то, называй меня «полковник». И тогда ты это получишь.
Толстяк поднял голову.
— Эй, сестра, я буду называть тебя полковник, прямо сейчас.
— Хотя я так не думаю. У тебя есть клиент по имени Тур.
— Пара, точняк, — сказал толстяк. — Три, зуб даю, только один в ямах.
— Тур в твоей задней комнате, и он ждет меня. Покажи мне, где это.
— Сестра, нет никого в моей задней комнате.
— Тогда я подожду его там. Эта желтая бутылка. — Она показала. — Как я понимаю, это сотерн?
Толстяк пожал плечами.
— Должон быть.
— Принеси его, и два чистых стакана.
— У меня есть кое-что получше, но за двадцать семь битов. А этот шестнадцать.
— Принеси его. У тебя есть счета для постоянных клиентов? Начни для меня. Меня зовут Абанья.
— Ты хочешь сказать, что заплатишь позже? Сестра, я не могу… убери его обратно!
— Ох уж эти мужчины. — Абанья улыбнулась и шагнула за стойку бара. — Как вы вообще можете смотреть в лицо копьям, если вас пугает даже маленький игломет в моей руке? Давай сотерн и два чистых стакана. Или ты собираешься сбегать за гвардейцами кальде? Они не арестуют офицера Рани, но не думаю, что это понравится моему другу Туру.
— Я никогда не бегаю за прыгунами, сестра.
— Тогда нет необходимости арестовывать тебя, когда они придут. И я не буду должна стрелять в тебя. Хотя, сознаюсь, я подумывала об этом. — В трясущейся руке толстяка зазвякали стаканы, и Абанья улыбнулась еще шире. — Показывай дорогу. И если будешь себя хорошо вести, тебе ничего не грозит.
С ее иглометом, глядящим ему в спину, бармен откинул грязную зеленую занавеску, которая скрывала вход в темный узкий коридор.
— Ты знаешь, — сказала она, — мне кажется, я понимаю этого твоего Рысака. Ведь ты Рысак, а?
Он кивнул.
— Ваши судебные заседания проходят в Хузгадо, а здесь обвиняемые пьют перед тем, как пойти туда. Или если их освобождают. Но сейчас здесь пусто, потому что сейчас ваши суды не работают.
— Задняя комната тоже пуста. — Рысак остановился перед дверью и сглотнул. — Вы можете подождать, ежели хотите, только я закрою…
Она покачала головой.
— …когда вы уйдете. После, хорошо? Если войдет кто-нибудь по имени Тур, я скажу ему, что вы здесь. — Рысак открыл дверь и с удивлением уставился на грязного бородатого мужчину, сидевшего за столом.
Тур, с преувеличенной вежливостью, встал и отодвинул стул для Абаньи.
Она села, и Рысак промямлил:
— Я и забыл, что кальде освободил их всех, и они ушли. Хотя многие из них не могут ходить.
— Я сам оттуда слинял, — сказал ему Тур. — Принеси мне что-нибудь пожрать. И запиши на ее счет.
Абанья кивнула, по-прежнему улыбаясь.
— Спасибочки, что принесли бутыль и заказали жратву, — сказал Тур, когда дверь за Рысаком закрылась. — Похоже, вы держите мазу, леди. — Его голос стал более доверительным. — И я хочу сказать вам, что я тоже в поряде. Обращайтесь с Туром как с кирпичом, и он будет обращаться с вами, как с камнем. Не хотите убрать дуру?
— Нет. Рысак не знал, что ты здесь.
— Он потребовал бы заказать пойло, но у меня не было бабла. Лилия, сечешь? Ну да, я был в ямах. Только что оттуда. Ну, пустой. Только я вам нужен, леди, и вы дадите мне десять карт…
Она рассмеялась.
— …потому как я расскажу вам хрен знает сколько. И я могу нарыть для вас еще больше, а после мы снова пересечемся, лады?
— Открой бутылку и налей себе, сколько хочешь, — сказала она ему. — Я пожалела тебя, поэтому куплю тебе выпивку и еду, если она вообще есть у бармена.
