— Пока мы шли… — Тушканчик закашлялся. — Это был долгий, долгий путь. И он очень помог мне. Он добрый человек, кальде. Хороший человек, хотя и не выглядит таким. Я попросил его воздержаться, ради меня. Он согласился, и ушел, чтобы купить барана. Сегодня вечером я принес этого барана в жертву, для него.
— Только я думаю, что именно поэтому Пас и не пришел. Они убили парочку для свадьбы, а? Так что…
— Гагарка! — Шелк узнал голос Синели раньше, чем увидел ее. — Гагарка, это свадьба? — Придерживая юбку, она рванулась вперед по приделу. — Здравствуй, патера! Привет, Ги! Поздравляю! Вы собираетесь оженить их, Ваше Святейшество?
Квезаль, не отвечая, с улыбкой посмотрел на Кремня и майтеру Мрамор, которые вышли из часовни Ехидны. Она встала на колени:
— Я просила еще у вашего предшественника, Ваше Святейшество…
Безволосая голова Квезаля качнулась на длинной морщинистой шее:
— Мой предшественник больше не держит посох, майтера.
— Я просила его. Умоляла, но он не разрешил. Я должна вам это сказать.
Майтера Мята с изумлением уставилась на нее.
— Ваше Высокопреосвященство, я подслушала, как секунду назад вы сказали, что даже Его Святейшество не может превратить авгура в мирянина. Я знаю, что так и есть. Но… но…
— Их обеты, э? — сказал Прилипала Шелку. — Не неснимаемы, эге? Не так… э… серьезны.
— Вы хотите, — спросил Квезаль, — чтобы я освободил вас от ваших обетов, майтера? Да или нет, этого будет достаточно.
— Да, хотя на самом деле я должна…
— Объяснить? Ты права. Ты должна ради своего собственного душевного спокойствия. Ты очень здравомыслящий человек, майтера. Разве не здравый смысл сказал тебе, что я не единственный, кому нужно твое объяснение? Встань, пожалуйста. И расскажи все майтере Мята. А также майтере Лес и ее сивам. Будь краткой.
— Мы очень давно знаем друг друга, — сказал Кремень, когда майтера Мрамор встала на ноги. — Вы помните, кальде? Я рассказывал вам о ней перед тем, как вы удрали от меня. Тогда ее звали Моли.
— Я была служанкой, — сказала майтера Мрамор майтере Мята и остальным сивиллам так тихо, что Шелк с трудом расслышал ее, — служанкой у сивилл, когда первые био приехали в город. Я подготовила для них киновию, и в те дни я выглядела как… как Георгин, я бы сказала, сив, но ты никогда не знала Георгин. Как Ворсянка, по меньшей мере. — Она нервно засмеялась. — Ты можешь представить себе, что я выглядела как Ворсянка? Но, тогда, так это и было.
Майтера Мята сумела кивнуть, не отрывая от нее взгляд.
— Тогда их было шесть. Шесть сивилл на Солнечной улице. И у меня не было своей комнаты. Да я и не нуждалась в ней. Но их никогда не было больше шести, и, со временем, меньше. Пять, потом четыре и, наконец, три. А потом… потом только две, как мы сейчас, дорогая, дорогая сив, когда я умерла.
Самая молодая сивилла с Кирпичной улицы начала было возражать, но потом посмотрела на остальных и передумала.
Майтера Мрамор показала желтоватые четки:
— Только майтера Бетель и я. Эти — ее. Слоновая кость. — Она подняла голову, улыбка и мольба. — Цепочка из серебра. Она была замечательной, замечательной женщиной.
— Дев плач, — сообщил Орев Шелку, хотя никаких слез не текло по гладкому металлическому лицу майтеры Мрамор.
— Мы не могли справляться со всеми делами. Мы остались вдвоем, и еще юный патера Щука. И всегда так много детей, так что майтера призвала… призвала…
— Она завербовала Моли, — объяснил Кремень.
— Да, меня. Я знаю арифметику. Надо знать, чтобы поддерживать дом. Сколько надо купить для стольких людей, сколько можно потратить, все такое. Я вела… дневник, наверно вы бы назвали его так, чтобы практиковаться писать, и это очень помогло. Так что я могла учить самых маленьких суммам и буквам; так я и делала. Некоторые родители пожаловались, и надо было устранить причину. Так что я положила руку на Писания и пообещала, а майтера Бетель и майтера Роза засвидетельствовали, и поцеловали меня — и тогда я получила новую одежду.
Она посмотрела на Кремня, умоляя о понимании.
— И новое имя. Став сивиллой, я не могла оставаться Моли или даже майтерой Молибден. Мы все берем новые имена, а ты исчез. Я не видела тебя очень много лет.
— Он спал, — сказал ей Наковальня. — Так ему приказали.
— Да, — подтвердил Кремень. — Для меня приказ — это приказ. Всегда был. Только сейчас патера сказал, что все в порядке. Но если бы он сказал «нет»… — Грифель дружески шлепнул его по спине — неожиданно громкий звон нарушил религиозную тишину Великого мантейона.
Меченос подтолкнул локтем Шелка:
— Двойная свадьба, парень!
— Вашему Святейшеству это может показаться ужасно странным, — рискнула майтера Мрамор.
— Наоборот, совершенно естественным, — уверил ее Квезаль.
— В этом отношении мы совсем не как био. Хотя вам представляется ужасно важным, сколько нам лет. Я знаю, я вижу.
— На самом деле она и я примерно одного возраста, — признался Кремень. — Только я много спал.
— А то, что важно нам — как мы функционируем. — Майтера Мрамор подняла правую руку, показала Квезалю сварной шов, соединявший ее части, и подвигала пальцами. — Моя рука снова хорошо действует, я заменила много частей, и я могу. Так что мы собираемся. Или, по меньшей мере, мы бы хотели, если… если Ваше Святейшество…
— Вы разрешены от обетов, — сказал ей Квезаль. — Вы опять мирянка, Молибден.
— Как в сказке, а, деваха? — Меченос пододвинулся к Гиацинт и заговорил тоном, который считал конфиденциальным. — Теперь должен быть счастливый конец! Все женятся! Нужно еще одно кольцо!
Глава двенадцатая
Я — Гагарка
Шелк подумал, что не время спать тревожным сном.
Или, скорее, не время спать. Осторожно, чтобы не разбудить Гиацинт, он перекатился на спину и заложил руки за голову. Сколько раз он мечтал о такой ночи и отбрасывал мечты прочь, говоря себя, что в реальности с ним такого не будет? И вот сейчас….
Да, не время спать. Он выскользнул из кровати, так тихо, как только мог, чтобы помыться и облегчиться. Гиацинт, которая плакала перед сном, плакала и этой ночью; он тоже поплакал — от радости и боли, и от радости за свою боль. Когда слезы кончились и их головы оказались на подушке, она сказала, что никогда раньше ни один мужчина не плакал вместе с ней.
Двумя этажами ниже их отражения стояли на коленях перед прудом с рыбками у ног Фелксиопы, материальные, но невидимые. Там она будет плакать по нему дольше, чем они проживут. Он, голый, погрузился в наполняющуюся ванну, теплую и едва ли менее романтичную.
Встав из ванны, Шелк сообразил, что Горностай обеспечивает всем. Не только мылом, водой, полотенцами, полочкой с духами и пахучими пудрами. Тут висели и толстые шерстяные сутаны: одна бледно-кремовая или бледно-желтая, другая, более длинная и более темная, могла бы быть синей, если бы он осмелился хлопнуть в ладоши и зажечь неяркие огоньки, кружившие по потолку друг за другом.
