— Что-то много пыли на твоем циферблате; кажись, я все-таки спал лучше, чем ты.
Минут через десять любопытство все-таки победило осторожность.
— Ты из Вайрона? В смысле из этого города?
— Родился на Винной, — сонно заявил новичок. — Кажись, ты боишься, что я из Тривигаунта. Не дрейфь, просто я три-четыре дня не брился. Был слишком занят.
— А я здесь чужой, — рискнул Скиахан.
— Ага, Красноглазый квакун мне сказал.
Скиахан сразу насторожился:
— Кто такой Красноглазый квакун?
— Снаружи с ключами. Он вроде как мой кореш. Я уже был здесь пару раз, и это помогает. И у меня есть бабло. Вот это помогает всегда. В любом случае мы не собираемся делать копыта.
— Я тебя понял, — сказал Скиахан и замолчал.
— Народ думает, что это его кличка, потому как он глазеет, чтобы мы не замочили друг друга. — Новичок зевнул. — Но, на самом деле, так его и зовут. Квакун — это такая маленькая лягушка. Кажись, в его семье почти все лягушки, жабы и все такое. Вроде он чегой-то принес. Клево пахнет.
Скиахан принюхался:
— Да, пахнет хорошо. Первый хороший запах в этом месте.
— Грудинка с лапшой. Они ее приправляют каким-то кислым соусом. Кислый соус, толченый красный перец, растительное масло и, кажись, что-то еще.
Надзиратель звякнул ключами у двери камеры:
— Вот твой ланч.
— Завтрак, — сказал ему новичок. — Что-то я сожрал вчера, вроде какой-то фрукт, не помню что. — Ключи заскрипели в замке, и новичок хихикнул, как будто скрип рассмешил его.
— На то, что ты мне дал, я взял самое лучшее, — сказал надзиратель. — Я сказал, для кого это и что ты по-настоящему голодный, и что есть полкарты, и он сделал хорошо. Я видел, как ты ешь, только я сомневаюсь, что ты один сможешь все это умять.
— А я собираюсь попробовать. — Новичок сел.
— Секи, здесь большая… — Слабый звон — надзиратель снял крышку с блюда; уголком глаза Скиахан увидел облачко ароматного пара, взмывшее к потолку. — Он сказал, что твоей грудинки с лапшой хватит на троих. А в маленькой дополнительный соус.
Еще одно громкое звяканье, за которым последовал неописуемо вкусный аромат. Скиахан сел как раз вовремя, чтобы увидеть, как тюремщик снимает крышку с третьего блюда.
— Маринованная капуста. Он сказал, что ты ее любишь.
Новичок потер большие ладони.
— Ага, уважаю.
— Грудинка хорошая и горячая, сказал он, и она долго будет горячей. Но она и холодная хороша, так что, если ты ее не прикончишь, можешь сохранить и съешь потом. — Надзиратель на мгновение замолчал. — Прыгуны не шибко тебя прессовали.
— Ты сам прыгун, — сказал ему новичок.
— Они так не думают.
— Конечно, ты и есть. Только одежда у тебя не зеленая. — Новичок вытянул шею и поглядел на Скиахана. — Помнишь, что я тебе говорил о его имени? Это потому, что в его семье все прыгуны, вроде как. И они хотят, чтобы их мелкие тоже были прыгунами, потому и дают детям такие имена, Квакун и все такое.
— Моего брата зовут Лягушка-буйвол, и он, конечно, прыгун. Но не я.
— Пардон. — Скиахан перегнулся через край верхней койки и посмотрел на заставленный снедью поднос. — Я ничего не понял.
— Он иностранец, — сообщил тюремщик новичку. — У них там странные привычки, в Урбсе и всех этих местах.
Новичок развернул салфетки, обнажив батон хлеба, длиной в руку Скиахана.
— Чего ты ежишься, Верхний? Или ты думаешь, что здесь не могут приготовить ничего хорошего?
Тюремщик засмеялся:
— Твоя еда приготовлена не здесь.
Новичок кивнул:
— На другой стороне Тюремной есть ресторан. Квакун заскочил туда и сказал, что я хочу, потом, когда запер меня, вернулся и принес вот это. Я дал ему карту, и он отдал там половину. Вот так делают дела у нас.
— Ты только что появился, — возразил Скиахан. — У них не было времени на то, чтобы столько приготовить.
— Его допрашивали в горячей, — объяснил надзиратель, — но, кажись, не шибко усердно, и мне разрешили войти и посмотреть, не надо ли ему чего.
— И они меня знают, — добавил новичок.
Скиахан взглянул на снежинки, тихо падавшие за маленьким зарешеченным окном, и натянул одеяло на плечи.
— А что, там теплее, чем здесь?
Большие мужчины расхохотались, и новичок сказал:
— Это место, где задают вопросы, только сегодня они не слишком усердствовали.
— Меня тоже не слишком мучили. Можно так сказать. Но в следующий раз будет хуже, я уверен.
Новичок намазал масло на четверть длинного батона.
— Тебя брали в горячую? — спросил он.
Надзиратель покачал головой.
— Нет, я не думаю, что было жарко. Меня спрашивала Абанья, когда я ехал верхом, и это было не так плохо, как я боялся. Но потом, уже здесь, к ней добавилась Сиюф и другие, имен которых я не знаю. Сиюф — очень жесткая женщина.
— Его допрашивали тривигаунтцы, — объяснил тюремщик новичку. — Генералиссимус Сиюф. Кальде делает все, что она ему говорит.
— Вроде бы они помогают нам, — запротестовал новичок.
— Они помогают только себе, если ты спросишь меня.
Новичок поднял свою четверть батона, намазанную маслом:
— Эй, Верхний, попробуй хлеба. Ты слышал, о чем мы говорили?
— Спасибо. Не мог не слышать.
— Ага, вот почему прыгуны сегодня не особенно старались. Они еще сами не знают, на чьей стороне стоят.
— Прыгуны — это ваша полиция? Полиция Вайрона?
— Ага. Только внезапно оказалось, что они, могет быть, работают на Рани. Они не знают, как и мы.
Надзиратель прочистил горло:
— В любом случае, все здесь. Красное в бутылке, вот твоя кружка. И свинячьи ножки в квадратной тарелке, куча всего остального. Крикни, если захочешь еще чего-нибудь.
— Обязательно захочу, — сказал новичок и хихикнул, когда за тюремщиком закрылась железная дверь. — Не своди с меня глаз, Красноглазый. А то я свалю.
— Хороший хлеб, — сказал Скиахан. — Очень хороший. Спасибо тебе за него.
— Точняк. — Новичок положил грудинки и лапши себе на тарелку.
— Я бы хотел заплатить тебе. Но не в состоянии.
Новичок посмотрел на него:
— Ты уже бывал в кутузке?
— Прошлой ночью. Мне приковали руки к цепи, висевшей на столбе, и я должен был спать на земле. Там была трава, поэтому мне было не так жестко, как тебе на полу, я уверен.
