Я так устала, что заснула прямо в автобусе, и мне пришлось идти домой пешком от последней остановки. Сорок минут дождя.
Когда иду мимо дома Тома, он мне звонит.
Говорит мне: «Заходи, любимая». Я соглашаюсь. Он много кого зовет «любимыми». Женщин в магазинах. Собеседников в телефонных разговорах. Это не значит, что он любит меня.
Он хочет что-то мне сказать, но забывает обо всем, когда я снимаю свою мокрую одежду. Школьная форма крутится в сушилке, а Том вылизывает меня, словно кот. Не притронувшись к домашке, я моюсь в душе, и мы смотрим телевизор на диване. Том листает интернет-странички на своем ноутбуке, прокрастинируя эссе или что он там должен делать. Он всегда жалуется на то, какой он занятой, но я ни разу не наблюдала, чтобы он чем-то занимался. Он безработный. Я кладу голову ему на плечо, как девушка в кино. Мне нравится так делать, это кажется нормальным. Или почти нормальным. Как будто это может быть чья-то чужая жизнь.
Гостиная пахнет пацанами. Рядом с диваном стоят четыре пары кроссовок, а на стене приклеен постер какого-то неизвестного мне фильма. Кажется, он про бои. И, возможно, про наркотики. Постер красивый, но я бы сделала надпись более витиеватой, а тени более объемными.
Какой-то дядька набил себе татуировку на пузе в виде кота. Кот стоит спиной и хвост подняв, так что пупок у мужика стал котовой попкой. Том показал мне фото. Я чуть не подавилась чаем.
— Он, наверно, очень любит кошек, — замечаю я.
Татуировка странная, нарисована отлично. Зачем кому-то это делать?
— Чтобы привлечь внимание или по приколу, — отвечает Том, но меня это тревожит.
Когда я буду делать татуировку, это будет что-то личное и значимое для меня. Мне бы хотелось, чтобы жизнь моя была значимой и личной. Наверно, у дядьки с котом на животе другие цели. Смех там. Или секс с котом.
Парни, с которыми живет мой Том, прикольные. Довольно дружелюбные. Заваривают мне чай порой. Спрашивают, как дела, и рассказывают истории из жизни. До того как мы с Томом стали спать друг с другом, я видела их чаще. Я заходила к Тому смотреть фильмы. Быть нормальной. А потом случился секс. С тех пор я им и занимаюсь. И он неплох, но иногда я скучаю по другим, дружеским занятиям. Как я наблюдала за их играми в приставку. Как мы вместе слушали музыку. Курили и хохотали на диване.
Том думает, что татуировки — это круто, но он о них ничего не знает и не понимает, почему они мне интересны. О своих планах я не распространяюсь. У нас не такие отношения. Он рассказывает о знакомой, которая недавно потолстела. Он считает, что ей нужно сесть на диету, потому что раньше она была милашкой, а теперь слишком раздалась. Я пытаюсь сообразить, не имеет ли он в виду меня. Не намекает ли. Дома у нас нет весов, джинсы мне не жмут, но в голосе Тома я слышу презрение, и мне кажется, что презирает он меня. Может быть. Впрочем, он не самый утонченный цвет в палитре, так что вряд ли.
Если бы Том был цветом, то каким, мне интересно. Темно-синим цветом его спортивных брюк? Черным цветом его толстовки? Я ассоциирую с ним оттенки, но выбрать какой-то один цвет я не могу.
Прощаюсь и иду домой, потому что Тому нужно где-то быть. Что-то про колледж. Он провожает меня до двери, словно джентльмен. Словно я леди. Вожусь с ключами, и он уходит.
Их называли «мементо мори». Как в стародавние времена: браслеты из волос, брошки с зубами, фотографии, где труп стоит с семьей, будто еще живой. Люблю смотреть викторианские предметы в Интернете. Странные и мрачные попытки людей пережить потерю. Хочу узнать их все. Какие-то мне помогают, но вдруг есть лучше. Никто не умер, но я никак не перестану терять людей.
Первым делом сажусь за домашку по английскому пока еще есть силы. Мама в своей комнате, хочет побыть одна. Я на кухне, макароны на плите, делаю английский. Добавляю соус и берусь за математику. Паста готова. Отношу немного маме — она не хочет, но говорит, что съест потом. Вновь иду на кухню, мою кастрюлю и дуршлаг. Делаю ирландский и ем три яблока на десерт. Уже поздно. Волосы взлохмачены. Если перед душем не причешусь, они сплетутся в грубую мочалку.
Мне не хотелось причесываться у Тома, линять, как пес, на его диван. Смешивать части себя с грязью, кожей и волосами на его ковре. Он не против пустить меня в свою постель, но это другое. Комки волос довольно неприятны. Ему бы не понравилось.
Кое-что я Тому доверяю. Понемногу. Сначала легкое, потом тяжелое. Как Роберт на работе говорит про тяжелую атлетику. Начинаешь с малого и понемногу берешь больше. Я кое-чем делюсь. Честное слово. Я не робот. Но иногда хотелось бы им быть.
Моряки не носили похоронные украшения. Они помнили людей навечно. Помнили их кожей. Мне нравится. Это по-доброму, по-человечески — помнить друзей. Доброты должно быть больше. Выгравировать ее на бицепсах, нацарапать на лопатках и спине.
Горло болит. Я чем-то заразилась. Готовлю горячий виски с медом и лимоном. Стаканчик мне, стаканчик маме. Его она благодарно принимает. Отпиваю по чуть-чуть, пока работаю над последним делом. Диаграммой человеческого сердца. Звучит легко, но я постоянно отвлекаюсь. Рисую идеальный образец, но он выходит маленьким и черным, словно уголь. Потом еще один из хрусталя. Весь белый с голубым. «Если будет слишком быстро биться — разобьется», — пишу под ним. Отлично бы смотрелось со специальными блестящими чернилами, которые сияют в темноте.
Прозрачное трудно рисовать — свет отражается от них и в них. На бумаге в клетку изображаю диаграмму, обозначаю все, что нужно обозначить. Что я и должна была сделать с самого начала.
Ночью я сморкаюсь без остановки. Спать не могу, иначе захлебнусь в мокроте. В конце концов я отключаю свой будильник. Понимание того, что будить не будут, помогает мне заснуть. В комнате холодно. Кровать согревается только к утру, когда уже пора вставать. Жизнь такая вот несправедливая. Сколько учебных дней я пропустила? Вроде немного. Мне кажется, можно парочку спокойно прогулять. Мама терпеть не может, когда я пропускаю школу. Беспокоится, что люди посчитают ее плохим родителем, отберут меня и отправят вновь к отцу. Мне кажется, так это не работает, но точно я не знаю. Может, добыть справку у врача? Может, тогда мама даст мне выспаться.
Я так устала. Воображаю, что птица и моя машинка тоже спят, там у себя, в полу под гардеробом. Тихо жужжа и каркая. Что я буду делать, если одна из них или сразу обе оживут? Птица улетит, если сумеет. А вот машинка станет мне питомцем, потому что я ее творец. Буду кормить ее чернилами и кровью, она будет чиститься сама, отрастив язык и выработав антибактериальную слюну. Или слюна как таковая антибактериальна?
Я читала, что именно поэтому собаки лижут раны. Моя машинка будет невероятно преданным питомцем. Я разрешу ей спать в моей кровати и кровь пить прямо из моей руки. И натравлю ее на идиотское папино кресло в качестве подарка для себя из прошлого. Такая острая игла разделается вмиг со старой мягкой кожей.
Не знаю, считается ли это ясной мыслью, учитывая, как глупо все это звучит. После небольшой фантазии с машинкой я провалилась в сон. Возможно, это было начало сновидения — мысли мешались в голове, как тесто в миске.
