Бригитта была классной, как все старые боги. Говорят, что она пришла из язычества. Церковь взяла нашу богиню и сделала ее своей святой. Это зовется «синкретизм». Так поступали часто. Брали, что хотели, для себя. Мне кажется, что я язычник. Поклоняюсь своей медведице, которую выбрала сама.
Я была довольно молчаливой в детстве, но при виде этой татуировки что-то во мне проснулось.
С тех пор всякий раз, когда я смотрела на картинки — в книгах и раскрасках, — я представляла их на коже. Тигр на чаепитии смотрелся бы прекрасно на чьей-то миленькой спине, прямо меж лопаток. Горилла, что забирается по волосатой голени. Чудовища сцепились браслетом на запястье. Сара Кру
[9] тянется по позвоночнику, с корзинкой булочек в руках.
Лет до десяти я особо не читала, а потом как началось. Я любила, чтобы мне читали. Еще мне нравились картинки, разные стили под стать разным историям. Мама тоже любит книги для детей. Кроме той поэмы, что о птичках. «Одну звали Питер, другую звали Пол». Они рассиживали вместе на стенах, а потом улетели. Когда мама произносила: «Возвращайся, Питер. Возвращайся, Пол», ее голос дрожал, и меня это пугало. Мне казалось, что обе птички умерли. Я знала, что такое смерть, благодаря рыбкам у нас в классе. У нас в аквариуме они постоянно умирали, болтались на поверхности воды изящные и вялые. Птицы тоже умирали — я видела их у дороги. А от смерти людям грустно. Следовательно, Питер и Пол, скорее всего, умерли. Иначе почему у мамы дрожал голос?
Я рисую провода без птиц. Вниз с неба падает перо. Возможно, перо Пола, но мне кажется, что Питера. Питера съел ястреб. Пола оставил на десерт. Он бьет своими крылышками, пытаясь улететь от смерти. Возможно, у него получится, но шансы у него невелики.
«Возвращайся, Пол, — скажет ему Смерть. — Ты знаешь Питера?»
Порой мне кажется, что жизнь меня сожрет и выплюнет хрящеватые останки, которые ничего не стоят.
Когда Бригитту исказили, Бог стал ее начальником. Целомудрие и все такое стало важным. У язычников нет боссов. Или не так много.
В будущем, когда мне будет столько лет, как маме, я буду как она, но хуже. Или даже мертвой. Мою посуду, что осталась с вечера. Кот прячется у мусорки, поджидает Питера и Пола. Наливаю в блюдце молоко и оставляю у порога. Кот на меня шипит, но когда я проверяю блюдце позже, молоко исчезло, так что кто-то его выпил.
Лежа на спине, я вижу, как расплываются края нашего мира. Я так устала, так больна, так убита горем. Я все еще должна пропылесосить. Не знаю, пойду ли завтра на работу. Не знаю, вернусь ли в школу. Все кажется таким бессмысленным и тусклым, словно тупой нож, что все еще способен ранить.
Это не грех, но кажется похожим. Я не грешница. Я ничего не могу поделать с этим, но сражаться вечно невозможно. Со временем это становится рутиной. Достать белье и разобрать носки. Вроде того.
Но не совсем.
Одну историю я услышала от бабушки. Бригитта не собиралась выходить замуж из-за Бога. Людям это не нравилось. Не принято. Один мужчина пришел к ней, и смеялся, и дразнил ее. Говорил, что у нее прекрасные глаза и что ее просватают вопреки ее желаниям. Бригитта засунула свою святую руку себе в глазницу, достала глаз, протянула его в ладони и сказала: «Кому нужна слепая девушка?»
Мне все еще нехорошо. Был звонок из школы, но я больна. Больна настолько, что сама не справлюсь. Но помощи ждать неоткуда.
Ноги болят, но я встаю и делаю работу. И снова спать. Перед сном я плачу. Не засыпаю, пока не устаю от слез. Я устала, я так устала. Я разбита. Позже замечаю черного кота — он развалился на угольном котле и ел вареное яйцо со скорлупой. Где ты его нашел, глупышка?
Бабушка звонит — вот редкость. Разговор короткий и неловкий.
— Как ты? — спрашивает она, голос высокий, чтобы казаться милой. Она едва меня выносит, но старается.
— Нормально, — отвечаю.
— Как школа?
(У нас все хорошо. Нам хорошо без вас.)
Она что-то говорит и замолкает. Хочет увидеться. Я не знаю, что ответить.
— Может, на следующей неделе?
Или даже позже.
Она не слышит. Уже все запланировала. Конечно. Она приедет в гости на два дня. Остановится в отеле, чтобы не мешать.
Это хорошо. Пусть думает, что с нами все в порядке. Чем меньше она нас будет видеть, тем сильней иллюзия. Она приедет завтра с дядей Марком. Зачем приедет он, не знаю. Моральная поддержка, вероятно. По крайней мере, он не папа.
Потом Бригитта пригрозила, что заставит лопнуть его глаза. Угроза ли, если слова сбываются? У него лопнули глаза. Не думаю, что хотела бы такую силу. Там много глаз хочется проткнуть. так много вырвать. Рисую глаз, зажатый в мозолистой руке.
ТАК МНОГО ВЫРВАТЬ. РИСУЮ ГЛАЗ, ЗАЖАТЫЙ В МОЗОЛИСТОЙ РУКЕ.
Дядя Марк — это младший брат отца. У него дочь и два сына, и никто из них папу не боится. Его жена — Клэр — очень крутая. С бабулей общается на равных. Никогда ей не уступает. Бабушка этого не любит, но уважает.
Клэр остается дома, приглядывает за детьми. Но по неведомой причине нам предлагают мир, и теперь нам надо его принять так, чтобы не выдать нашу слабость. Бабуля назвала Лауру лгуньей, когда та намекнула на то, что со мной произошло. Меня тоже, но меня «науськали». Напрямую мы не говорили. Непросто сделать это в глаза матери. Мать хочет идеального ребенка, но это нереально, поэтому ребенок довольствуется идеальностью в ее глазах — или просто не вырастает мудаком.
Бее в папе может быть оружием — его жестокость и доброта, его сила и чувство юмора. Горе тебе, если он натравит их на тебя.
Разве кошки могут есть вареные яйца? Выглядит нелепо. Пишу маме сообщение и застреваю в делах по дому. Это плохо скажется на моей простуде, но я хочу прикончить окружающее меня убожество. Показать, что дом наш чист, как новые булавки, блестит, как иглы для тату-машинки. Чист и безопасен. Что мама может нас обеспечить. Что со мной все хорошо, что мне дали шанс и я могу наконец-то быть собой.
Рисую женщину в плаще и с одним глазом. Она красивая, с кровью на лице, почти что улыбается.
Делаю лазанью, слой за слоем. Пирог пастуший тоже — почему бы нет? Фарш все равно скоро испортится. И яблочный пирог. Люблю я эти блюда — они уютные, домашние. Конечно, я не знаю, что такое уют в доме, но слышала, что ощущается он так. Тяжелый вкус, тепло в желудке. Делаю крем заварной с нуля. Где трещины на стенах, вешаю свои рисунки в дешевых рамках, поверх фотографий, что мама привезла с собой.
Рисунки следующие: черно-белый набросок балерины с вытянутой ногой, рука изогнута направо, будто сейчас она согнется в поклоне к полу; мозаика-тигр в синих, красных и желтых цветах; подмигивающая девушка; я в детстве. Это не все мои лучшие рисунки, но у этих сочетаются цвета, а еще они не такие жутковатые, как глаза-пирожные и секси-зомби.
