Однажды вечером, когда я сидела у Дункана после дневного свидания с Тоби, какой-то парень налетел на меня, обнял и заявил:
— Привет! Я призрак из твоего прошлого!
Волосы парня, некогда зеленые, теперь стали черными как смоль. Он по-прежнему был курчавым, с прической в стиле афро. Однако еще больше похудел. А светлая кожа — он всегда был бледным — теперь стала белой как мел. Но Хоуи Д’Амато остался самим собой — таким же ярким и экспансивным. Кажется, он был искренне рад видеть меня.
— Я и не знала, что вы с Дунканом поддерживаете связь, — сказала я, пока наш хозяин открывал бутылку красного вина и разливал его в три бокала.
— После универа в Нью-Йорке я год или около того прожил в Сан-Франциско — quelle surprise
[113], — но в конце концов мне там до смерти надоело. И я, понятное дело, сбежал назад, на восток. Влез в издательское дело Нью-Йорка, сумел пробиться. Сейчас работаю в рекламном отделе «Сент-Мартинс Пресс». И вдруг вот этот красавчик заключает с нами контракт на написание большой книги о закате и падении идеализма 1960-х годов. Когда редактор привел его в мой кабинет, я запрыгал и стал орать как ненормальный: «Это же один из тех немногих ребят в Боудине, который не называл меня Зеленым пидарасом!» А потом он рассказал мне, что ты изредка гостишь у него тут. Я, кстати, тебе написал, когда узнал, что случилось. И не надо оправдываться и объяснять, почему не ответила. Я все понимаю.
Я сжала руку Хоуи:
— Спасибо.
— Но сегодня я решил, что просто обязан зайти и узнать, как твои дела. Ты выглядишь просто потрясающе, девочка моя.
Я ответила, что Хоуи за это время не растерял своего таланта к преувеличениям.
— Но мне нравится твой стиль начала семидесятых. Как-нибудь можем поговорить с тобой о реально важных вещах — например, устроить дискуссию о влиянии ямса на карму.
— Я смотрю, ты почти не изменился.
— О нет, я чудовищно изменился благодаря тому, что очутился наконец в Нью-Йорке, отгородился от остального мира и не высовываю нос дальше Манхэттена и Файер-Айленда.
Хоуи настоял на том, чтобы в мой следующий приезд пригласить меня поужинать в кафе «Волшебная флейта» на 64-й Вест-стрит. После этого мы сходили на Рудольфа Нуриева, выступавшего на Бродвее, потратив астрономическую сумму за места в партере. За ужином Хоуи заговорил о Сыне Сэма — серийном убийце, который держал в страхе весь Нью-Йорк, убивая влюбленные пары, когда те садились в машины. Буквально за несколько дней до моего приезда в город на выходных убийца выстрелил в голову студентке Колумбийского университета и скрылся с места преступления. У меня эта история всколыхнула в душе все прошлые травмы. Когда за обедом Хоуи стал об этом рассказывать, я страшно занервничала. Заметив мое состояние, он взял меня за руку.
— Ну что я за идиот, вот язык без костей, — огорченно сказал он.
— Нормально, все нормально. Просто…
— Не нужно объяснять. Вот совсем ни к чему.
Я потянулась за сигаретами:
— Интересно, получится у меня хоть когда-нибудь преодолеть все, что со мной было?
— Может, и нет, — сказал Хоуи. — Возможно, шрамы останутся у тебя навсегда.
— А ты? Тебе до сих пор больно вспоминать, что случилось в колледже?
— Конечно. Иногда, в спокойные моменты, я думаю, почему я сделался еще более откровенным и эпатажным — не скрывая, тычу всем и каждому в глаза, что я-де не такой как все, что я чертов гомик? И мне кажется, все дело в том, что случилось со мной в старших классах и в Боудине и оставило такой глубокий след. Знаешь, что для меня самое трудное? Попытаться завязать хоть сколько-нибудь длительные отношения — меня ни с кем не хватает больше чем на раз-другой. Сегодня вечером ты вернешься к Дункану, а я отправлюсь в Майншефт, найду там кого-то и буду трахаться с ним в туалетной кабинке. Потом, часам к трем ночи, вернусь в свою «сказочную» квартиру, просплю несколько часов, глотнув декседрина, а утром пойду на свою «сказочную» работу. Буду «сказочно» болтать со всеми, потом пойду на «сказочный» ланч с каким-нибудь издателем журнала и буду уговаривать его дать нам интервью, потом начну думать, не пойти ли на «сказочную» презентацию книги, и часам к семи решу поехать. И все, кто меня видит, будут думать: «Ах, этот Хоуи Д’Амато, разве он не сказочный? Как он уверен в себе, как непринужденно он чувствует себя в своей голубой шкуре!» Это почти правда, но есть один нюанс: я абсолютно «сказочный»… и очень одинокий.
После того ужина Хоуи снова стал моим близким другом. Он мог пропасть, а потом вдруг позвонить мне в Вермонт в полночь и проболтать со мной часов до двух. Мы настолько сблизились, что я почувствовала, что могу более открыто говорить с ним о смятении, которое бушевало в моей душе. К своему удивлению, я обнаружила, что «легкомысленному» Хоуи свойственны такт, а также способность хранить то, что он называл «иезуитское молчание». Намек на римско-католическую церковь был нарочитым. Хоуи не просто рос и воспитывался в католической семье, он и сам был практикующим католиком: каждое воскресенье ходил к мессе и верил, что в исповедальне можно очиститься от грехов. Он даже упомянул как-то о священнике, которого нашел в церкви Св. Малахии на 49-й Вест-стрит, который не обрушивался на Хоуи с гневными речами и обвинениями, когда он признавался в своих плотских грехах и гомосексуализме.
— Хотя сам отец Майкл суперреспектабелен, у меня ощущение, что моя сексуальная жизнь кажется ему вполне привлекательной. Он даже однажды предостерег меня, чтобы я не ходил с этим на исповедь к другим священникам, так как они могут не проявить сочувствия и снисходительности, как он. Но эта церковь для бродвейских куколок и богемных типов вроде меня. Уж там-то все священники много чего выслушивают о сексуальной жизни своих прихожан. Отец Майкл, я чувствую, опосредованно живет через меня.
Почему я в какой-то момент рассказала Хоуи о своей интрижке с Тоби? Возможно, почувствовала, что это еще сильнее скрепит нашу дружбу. В свою очередь, он признался мне, что в прошлом году был задержан полицией за попытку снять кого-то в туалете Пенсильванского вокзала перед посадкой на «Метролайнер» до Вашингтона, где он должен был встретиться с автором и застолбить права на серию интервью с ним.
— Вот такой я везунчик, попытался снять полицейского под прикрытием.
— Так это же, наверное, все было подстроено полицией?
— Само собой, и адвокат АСЗГС
[114], взявшийся за мое дело, добился снятия всех обвинений именно на том основании, что это мерзкая подстава. О моем «преступлении» узнало начальство — сначала опоздал на поезд, а позже копы сообщили ему, что я был арестован за «непристойный поступок» в общественном туалете, хотя на самом деле я даже не успел ничего сделать. Даже удовольствия не получил. Полицейский показал мне свой значок в тот момент, когда я расстегивал его ширинку. К счастью, своему непосредственному начальнику я нравлюсь, так что он уладил дело с нашим генеральным директором. Но предупредил: второго столкновения с полицией он не потерпит.
