Джек обдумал мои слова.
— Эта женщина, Джесси-Сью… она достаточно прилично выглядит? Способна связать два слова на публике?
— Мы только разговаривали по телефону, и я не просила ее прислать фотографию…
— Она может весить триста фунтов и серьезно нуждаться в депиляции.
— Не исключено.
— У нее симпатичный южный акцент?
— Настоящая южная музыка, немного видоизмененная рвением к серьезному образованию.
— Что ж, если следующая версия мне понравится, отправлю-ка я вас встретиться с Джесси-Сью и оценить ее. Попросите, пусть свозит вас к себе на родину, на место действия. Если сочтете ее достаточно общительной и фотогеничной — если она не топорная, как кирпичный амбар, — подумаем о раскрутке. Только уж, пожалуйста, удостоверьтесь, чтобы получился текст экстра-класса. Это ваш первый сольный выход в качестве редактора. Я ожидаю чего-то исключительного.
Я пересказала наш разговор Питеру, когда мы с ним сидели в стейк-хаусе «Питер Люгер», заказав по мартини с водкой. Питер неважно выглядел — усталый, подавленный. Но это не помешало ему иронично покачать головой, услышав мой рассказ:
— Ну и ну, твой шеф сама деликатность, ничуть на тебя не давит.
— Плевать на шефа. Ты-то почему такой издерганный?
Питер пожал плечами и протянул руку за своим, только что принесенным коктейлем:
— Как тебе наши безумные родители? Заново сошлись на этой кошмарной свадьбе, что не помешало им оформить развод, а теперь раз в неделю встречаются у мамы и занимаются сексом.
Я чуть не подавилась своим мартини.
— У них интрижка со свадьбы? — не веря ушам, переспросила я.
— Ну, поскольку до прошлой недели они состояли в браке, мы не можем назвать это интрижкой.
— Но у папы же Ширли…
— Что-что, а моногамия — это не по папиной части. И не по моей, хотя я очень прилично себя веду с тех пор, как начал встречаться с Самантой.
— Хороший мальчик, возьми с полки пирожок.
— И это говорит женщина, которая с завидной регулярностью встречается с кем-то и упорно держит язык за зубами.
— Не мне тебя судить, Питер.
— Но ты меня судила. И очень строго.
— Это ты о Боудине, когда ты переспал с той девицей-гидом? Послушай, с тех пор прошло десять лет. И я никогда не возвращалась к тому случаю. Сам знаешь, я уже давно перестала быть пуританкой в этих вещах. Так что меня скорее забавляет то, что наши родители снова спят друг с другом.
Брат потянулся к моей пачке сигарет и выудил одну:
— Не возражаешь? — Он закурил, неловко затягиваясь. — Позавчера Саманта прочитала первые сто страниц моего романа. И вынесла безжалостный вердикт, весьма резко раскритиковав мой труд.
— Что именно она сказала?
— Что все персонажи плоские и одномерные, сюжет безжизненный, что ее совершенно не затронули переживания студента-богослова, попавшего в переделку в кампусе во время студенческих волнений 1968 года.
— Что ж, надо отдать должное ее прямоте и честности… хотя не этого ждешь от близкого вроде бы человека. Но если хочешь, чтобы я тоже почитала…
— Нет, этого я не хочу. Потому что тебе тоже может не понравиться, и это только осложнит наши с тобой отношения.
— Ты думаешь, что книга и правда настолько плоха?
Питер сделал еще один глоток мартини:
— По правде говоря, не знаю.
— А своему редактору не хочешь показать?
— Нет! Потому что книга должна выйти первого апреля — вот такая дурацкая дата выбрана, — а я до сих пор накропал только жалкие сто страниц грубых наметок. Если признаюсь, добра не жди.
— Попроси перенести срок. Для большого романа еще год — это нормально.
— Фишка в том, что Саманта, по-моему, права. Мне просто повезло с моей первой книгой. Ее приняли на ура, поднялась шумиха, меня превозносили до небес как «голос моего поколения». Но мое поколение мою книгу не приняло. Потому что, честно, кому интересны разборки каких-то псевдорадикалов в какой-то Южной Америке?
— Это блестящая книга, Питер, и она очень ярко рассказывает о том, что такое быть американцем, иметь совесть и осознавать, что в этой стране недостаточно просто стараться быть правильным и жить по законам этики. Потому что деньги и власть всегда берут верх.
— Я получил большой аванс и уже его потратил, как и деньги за сценарий к фильму, права на который только что перепродали другой кинокомпании…
— Словом, ты себя жалеешь. — В моем голосе прозвучали резкие нотки.
Питер опустил голову:
— Да. Я ною и жалуюсь на то, что большинство простых смертных сочло бы даром богов.
— Все писатели живут с демоном в душе, и имя этому демону — сомнение.
— Но я поддаюсь своему демону… в отличие от тебя…
— Я не писатель, Питер.
— Зато ты боец — столько пережила и не пала духом.
— Иди ты к черту, — взорвалась я.
— Элис…
— Никогда, слышишь, никогда больше так не говори. Ах, я пережила, ах, я такая сильная и мужественная… пойми, это унизительно. Потому что, говоря так, ты как будто ставишь меня на место героини, а я представления не имею, как играть эту роль. Я не героиня. Просто стараюсь жить как можно более рационально и размеренно — работаю, регулярно встречаюсь с человеком, которого, пожалуй, люблю, но который не никогда не захочет связать со мной свою жизнь. И понимаю, что так даже лучше, потому что мне страшно даже подумать о том, чтобы снова пережить утрату близкого человека. По сути, я никогда не забываю, что какая-то часть меня сильно повреждена и не подлежит ремонту, но все же ухитряюсь жить день за днем, никому ничего не демонстрируя. Но ты не кто-нибудь, Питер. Ты единственный человек в нашей безумной семейке, с которым я чувствую истинное родство из-за кошмара, который нам обоим пришлось пережить. И уж ты-то, как никто другой, должен бы понимать, что, называя меня бойцом…
Я оборвала свою тираду из-за внезапно нахлынувших слез, захваченная врасплох горем, выползшим из моего подсознания, где, как я считала, мне удалось замуровать его наглухо. Питер, спасибо ему, обошел стол и сел рядом, обняв меня обеими руками и позволив мне уткнуться лицом ему в грудь. Я потеряла счет времени, забыла, где нахожусь.
Когда приступ наконец прошел, я прошептала Питеру в плечо:
— Дня нет, чтобы я не думала о Киаране. Я не могу это изменить.
— И, возможно, никогда не сможешь.
Отдышавшись, я пошла в туалет. Умылась холодной водой. Поправила нехитрый макияж. Вернувшись к столу, я увидела, что Питер — в лице ни кровинки — закурил новую сигарету. Когда я села на свое место, оказалось, что мой мартини исчез.
