— Если все-таки придется выложить все это Коэнам, ты со мной пойдешь?
— Само собой.
— Я чувствую себя ужасно оттого, что сразу не рассказала обо всем миссис Коэн. Она всегда так хорошо ко мне относилась.
— Она такая мать, какую тебе всегда хотелось иметь?
— Я бы не стала так говорить…
— А я вот стал. Конечно, я буду с тобой рядом, если все же придется обо всем рассказать маме Карли. А пока пойдем в школу и постараемся сделать так, чтобы у этих засранцев были неприятности.
Мы сели на свои велики и покатили. Уже издали, на подъезде к олд-гринвичской старшей школе, мы увидели, что нас встречает целая комиссия: директор школы мистер О’Нил, его заместительница мисс Кливленд (высокая и худая, она всегда казалась мне осовремененной версией Эмили Дикинсон, только без стихов), незнакомый мужчина в строгом костюме и полицейский Проккачино. До сих пор мистер О’Нил и его правая рука относились ко мне весьма пренебрежительно: «дитя цветов»
[18] с антивоенными настроениями, глотающая книгу за книгой — «книжная моль», как однажды презрительно прошипела мне вслед Деб Шеффер. Сегодня они обращались со мной, словно с одной из дочерей Никсона, решившей нанести нашей школе официальный визит.
— Элис, поверь, я очень сожалею о случившемся, — сказал О’Нил.
— Мы уже слышали от офицера Проккачино, — добавила мисс Кливленд, — что ты заняла принципиальную позицию, выразив протест против оскорблений, которым подверглась бедняжка Карли.
— Есть какие-нибудь сведения об ее местонахождении? — спросил Арнольд мужчину в костюме.
— А ты кто, парень? — спросил тот.
— Он мой адвокат, — ответила я.
— Арнольду не обязательно в этом участвовать, — заявила мисс Кливленд.
— Я не буду говорить без Арнольда, — твердо сказала я.
— Между прочим, — вступил в разговор Арнольд, — я тоже подвергался издевательствам со стороны Суита, Шеффер, Фенстерштока и Бобби Куинн, ваших любимых спортсменов и их подпевал, которым вы позволяли оскорблять нас, пока это не привело к несчастью, за которое я возлагаю личную ответственность на вас и весь персонал школы.
— Это что-то из ряда вон выходящее, — пробормотал О’Нил.
— Не затыкайте парнишке рот, — сказал мужчина в костюме. Затем он полез в карман пиджака и извлек очень официального вида значок с именем: — Детектив Пол Стебингер, полиция Стэмфорда.
— Может быть, мы зайдем внутрь? — пригласила мисс Кливленд.
В кабинете директора детектив Стебингер попросил меня рассказать, что именно произошло на пляже. Я ввела его в курс дела, описав все в подробностях. Проккачино пристыженно опустил глаза, когда я упомянула, как Эймс Суит пригрозил, что нажалуется отцу, и сулил неприятности полицейскому, если тот не помешает Шону прогнать его дружков с пляжа.
— Парень правда так сказал? — обратился детектив к Проккачино. Когда полицейский кивнул, Стебингер только покачал головой, а потом повернулся к Арнольду:
— Ну, что ж, советник, раз уж ты, похоже, в курсе всего, что происходит в школе… Неужели здесь изо дня в день травят кого-нибудь из ребят?
Ответ Арнольда был четким и по делу. Он кратко обрисовал, как в школе закрывали глаза на то, что группка спортсменов и их болельщиц постоянно третировала всех, кто не соответствовал их вкусам, а в ответ на многочисленные жалобы руководители старшей олд-гринвичской школы упорно притворялись глухими.
О’Нил и Кливленд несколько раз пытались вмешаться в разговор, но детектив велел им помолчать. Слушая Арнольда, я невольно восхищалась им, его чувством справедливости и тем, что в своем рассказе он ничего не смягчал. Я-то всего-навсего пересказала то, что произошло на пляже и какими оскорблениями осыпали бедную Карли. Другое дело Арнольд — он смело бросил обвинение школьному руководству, разрушив существовавший заговор молчания. И было ясно, что от его разоблачений детектив Стебингер пребывает в тихом шоке. Я посмотрела на мисс Кливленд, когда Арнольд упомянул, что в конце прошлого семестра заходил к ней и жаловался на антисемитские выпады Фенстерштока. Замдиректора тогда отмахнулась, назвав все это обычными детскими шалостями. Сейчас в ее глазах я прочитала страх, вызванный осознанием того, что ее карьера внезапно может оказаться под угрозой. Меня же тревожило другое: Арнольд, нападая на руководство школы, рискует своим будущим — рекомендацией для колледжа. Впрочем, зная Арнольда, я была уверена: он наверняка заранее оценил риски и пришел к выводу, что ситуация сыграет ему скорее на руку. И не ошибся.
Когда Арнольд закончил, детектив Стебингер явно был под впечатлением.
— Обращусь к тебе лет через восемь, если мне потребуется юрист. Разумеется, я запишу все, что вы мне сообщили, и передам в Управление по делам образования. И боюсь, сэр, — детектив обратил свой стальной взгляд на О’Нила, — вам придется дать объяснения по многим вопросам. Как и вам, мисс Кливленд. — Женщина хотела что-то сказать, но Стебингер остановил ее: — А пока вызовите сюда Эймса Суита и Деб Шеффер. И прошу сделать это незаметно. Не поднимая шума.
— Их обвинят в исчезновении Карли? — спросил Арнольд.
— Это sub judice
[19], молодой человек. Благодарю вас и мисс Бернс, вы очень помогли сегодня.
— Всегда к вашим услугам, — ответил Арнольд.
— Вы должны мне пообещать, что ни с кем не станете обсуждать всего этого… даже с вашими родителями, — сказал детектив. — А если дома к вам начнут приставать с расспросами, скажите, чтобы звонили мне.
Он дал нам обоим свои визитные карточки и жестом показал, что мы, как говорят в армии, свободны.
Выйдя из школы, мы пошли к своим велосипедам. Небо хмурилось. Садясь на велик, Арнольд заговорил:
— Не нравится мне все это.
— Теперь мне уж точно надо поговорить с миссис Коэн. Выложить ей все, что знаю… в чем Карли не смогла признаться.
— А вдруг она возьмет да и возвратится к вечеру домой? Ты будешь выглядеть как предательница. Ты хоть знаешь имя и адрес человека, у которого она могла искать прибежища?
— Только что это кто-то в городе. Карли на этот счет никогда не распространялась. Я знаю только самый минимум. Но и это все же ниточка для полиции и ее бедных родителей.
— Мы подъедем к дому миссис Коэн ровно в шесть ноль одну. Если твоя подруга к тому времени вернется, порадуемся и уйдем. Если она до тех пор не покажет носа, выложишь все как на духу, тем более что ты не так уж много и знаешь.
— А копы заинтересуются, почему я сразу не сказала, когда они спрашивали утром?
— Я выступлю в твою защиту. И уж поверь, не дам тебя в обиду. Утром они не задали тебе такого вопроса. Вот если бы спросили, а ты прибегла бы к обфускации, тогда другое дело.
