— То есть ты хочешь сказать, что оправдываешь непомерную жадность Адама?
Меня задели эти благочестиво-возмущенные нотки в голосе Питера и его явно фальшивый, раздражающе-поучительный тон.
Я заговорила, тщательно подбирая слова:
— Я не знаю всех фактов и обстоятельств дела. Может быть, ты дашь мне прочитать статью?
— На это наложен запрет до конца следующего месяца, пока «Эсквайр» не опубликует статью. Но я смогу показать тебе пробные оттиски за несколько дней до того, как журнал пойдет в печать.
— Я твоя сестра, и ты отказываешься показать мне статью, которая, вероятно, уничтожит нашего с тобой брата?
— До этого разговора я тебе ее, может, и показал бы. Но теперь…
— Что теперь?
— Ты реагируешь совсем не так, как я надеялся.
— И как же я должна была реагировать?
— «О Питер, это же потрясающе, ты просто обязан рассказать миру о том, как обнаружил, что наш брат — крупный мошенник с Уолл-стрит, и укрепить свой литературный авторитет, подложив братцу свинью…» Как-то так, наверное.
— Это некрасиво, нечестно.
— Нечестно? Ты можешь говорить мне о честности? Адам очень вольно обходился с общественными нормами и законом.
— Но он никого не убил и не был соучастником убийства.
Питер смотрел в пол и ничего не говорил.
— Адам настоял на реструктуризации компании, — сказала я. — Это, конечно, не делает его образцом социально ответственного гражданина. Но, в конце концов, это просто бизнес.
— С каких это пор ты стала чирлидершей у толстосумов?
— Готова поспорить, твои издатели в «Эсквайре» вне себя от восторга. Статья произведет фурор.
— Ты расскажешь Адаму?
— Если бы я почитала статью…
— Этого я допустить не могу.
— Тогда я расскажу Адаму.
— Валяй рассказывай.
Моя угроза Питера не напугала.
— Если я пообещаю никому не рассказывать об этой статье…
— Если ты ее прочтешь, то почувствуешь себя обязанной рассказать всем. Как только ты «просто заскочила» сегодня вечером под проливным дождем, заявив, что тебе ужасно одиноко на этом свете, я в ту же минуту понял, что тебя предупредили о статье и ты начала охоту, пытаясь разнюхать побольше.
— Я понимаю, зачем ты все это затеял на самом деле: это привлечет к тебе внимание СМИ, твое имя будет мелькать в прессе, тебя станут приглашать на крутые вечеринки, а то, глядишь, и из Голливуда денежки перепадут — все эти блестящие штучки, которых ты так жаждешь с тех пор, как Саманта тебя бросила. Но твоя карьера никогда больше не взлетала до того краткого, яркого мига, когда…
— Пошла ты в жопу! — оборвал меня Питер яростным шипением. — Лучше уходи, Элис.
— Лучше, Питер, как следует и всерьез подумай о последствиях своих действий. Ты хоть понимаешь, что можешь надолго посадить за решетку собственного брата? Тень от коррупционного скандала упадет и на других членов семьи. Мама из-за этого окончательно съедет с катушек. Папа тем более. И, умоляю, не забывай, что у Адама маленький сын и еще один ребенок на подходе.
— Даже если его посадят на пару лет и обложат штрафом, десять миллионов в банке никуда не денутся.
У меня кружилась голова. Я не могла поверить в то, что слышу.
— Ты пошел вразнос, Питер. Ты, кажется, готов все разрушить, вообще все…
— Мой редактор считает, что подавляющее большинство людей испытывает отвращение к жажде наживы, которая сейчас заправляет всем. Это та жажда наживы, которая не только приводит к еще большему обнищанию бедных, но и подрывает некогда достаточно комфортный мир американцев. Читатели примут на ура мою решимость и желание вывести на чистую воду родного брата, который разрушает чужие жизни ради собственной выгоды.
— Когда ты стал таким ханжой? Это бросается в глаза даже больше, чем морализаторское высокомерие.
— Разве это не одно и то же? — Питер встал. — Да, Адам был щедр по отношению к нам с тобой. С тех пор как он начал делать большие деньги, мне перепало, кажется, тысяч двадцать. Только я тебе вот что скажу: я пишу об этом в статье. И говорю читателям: к тому времени, как вы это прочтете, я уже полностью возмещу своему брату расходы.
— И откуда же ты возьмешь лишние двадцать штук, старший брат? Ах, я догадалась: «Эсквайр», наверное, платит по доллару, а то и по пятьдесят долларов за слово — неплохие тридцать сребреников за предательство брата. А вот Адаму при всем том действительно присуща порядочность, и он любит нас — именно любит, по-своему, глубоко. Одумайся, не ломай ему жизнь ради того, чтобы выправить свою и вернуть ее в нужное русло.
Питер, отвернувшись от меня, перешел в другой конец комнаты, сел за стол, надел на голову наушники, подсоединенные к усилителю, и опустил лапку звукоснимателя на пластинку. Меня демонстративно игнорировали.
Я была близка к тому, чтобы взорваться, сорвать с брата наушники и наорать на него. Но тихий внутренний голосок посоветовал мне сосчитать до десяти и подумать над следующим ходом. Я осознала, что явиться сюда, пытаясь уговорить или заставить Питера рассказать все о готовящемся разоблачении Адама, было огромной ошибкой. Почувствовав сопротивление, Питер ощутил себя борцом за правду и гордо расправил плечи. Но неужели зависть настолько застила ему глаза, что он готов был разрушить все, чего достиг Адам? Одновременно с этой мыслью в моей душе зашевелилась тревога: я на стороне больших денег? Я наблюдала, как Адам превращался в финансового воротилу, но всегда чувствовала, что под внешней оболочкой он оставался все тем же мальчишкой, застенчивым и одиноким, который всегда хотел быть с нами единым целым и который, увы, так стремился стать крутым мачо, хотя и сам понимал, что эта роль ему не по плечу.
Я сказала себе: Подойди к дивану. Возьми свой портфель. Если встретишься взглядом с братом, кивни ему и молча иди к двери. Если он тебя окликнет и захочет еще поговорить, вернись. Если этого не случится, хватай туфли и выходи, обуться можно и на лестничной клетке.
Не случилось. Я надела туфли, немного помедлив за дверью. Закрывая ее, я знала, что тем самым обрываю связь с Питером. Почему же не вернуться в квартиру, не настоять на том, чтобы он еще поговорил со мной, не настоять на…
На чем? В этом и состояла дилемма, гордиев узел всей ситуации: в этих переговорах мне почти нечего было Питеру противопоставить.
Выйдя на улицу, я первым дело отправилась на поиски телефонной будки, надеясь, вопреки всему, что она не подверглась нападению уличных вандалов — обычная для Нью-Йорка ситуация. Пока искала, мне в голову пришла еще одна мысль: единственной причиной, по которой редактор «Эсквайра» проболтался, было то, что, зная Хоуи, он рассчитывал на быстрое распространение слухов о готовящейся сенсации.
