Но когда я сделала попытку обнять ее, она завизжала:
— Не прикасайся ко мне.
Стало тихо. Водитель, оглянувшись, посмотрел на нас дикими глазами.
— Нечего на нас пялиться, — огрызнулась мама. — Не спускайте глаз с того такси.
Снова тишина. Я отодвинулась подальше от матери, прислонилась лбом к оконному стеклу и подумала: Можно распахнуть дверцу и выброситься. Ударюсь о тротуар, потеряю сознание от удара, если повезет… и пусть все пропадет пропадом.
Я закрыла глаза и сказала себе: «Киаран никогда бы не простил мне, если бы я добровольно отказалась от того, что у него было отнято». Медленно разжав пальцы, я выпустила дверную ручку. Сцепила руки. И больше не спускала глаз с едущего впереди такси. Наш таксист не отставал, быстро и ловко следуя за ним по Третьей авеню, затем повернул налево на Пятьдесят седьмую улицу, на запад до Десятой авеню и на два квартала к югу.
— Нам туда, — сказала я, увидев толпу у входа в студию.
Машина перед нами внезапно притормозила, дверца распахнулась, и из нее тяжело вывалился папа.
— Остановите! — закричала я, швырнув на переднее сиденье две десятки.
Мы с мамой выскочили, каждая из своей двери. Я видела стоящего перед студией Питера в окружении людей. Папа пробивался к нему сквозь эту толпу, мама кричала ему, чтобы он остановился, я рвалась вперед, пытаясь удержать.
— Мерзавец, негодяй, ты нас опозорил! Ты разрушил все, негодяй! — издали заревел папа.
Питер повернулся на крик.
— Иуда! — рявкнул папа, и в этот момент их взгляды встретились.
Питер выглядел таким испуганным и растерянным, каким я не видела его ни разу в жизни, а отец замахнулся, собираясь ударить своего старшего сына.
Но тут вдруг совсем неожиданно папа остановился, будто что-то его ослепило. Он застыл неподвижно всего в нескольких футах от Питера. А потом рухнул ничком и ударился лицом о тротуар.
Я слышала, как за спиной кричала мама одно слово:
— Нет!
Я упала на колени рядом с отцом, неподвижным, тихим. Позднее коронер сказал мне:
— У него разорвалось сердце.
Глава тридцать первая
Ирландские католики предпочитают хоронить своих мертвецов без лишних проволочек. Жизнь закончилась, необходимые формальности выполнены, тело обмыто, обряжено и подготовлено к последнему ритуалу, запланирован перевоз останков, то есть доставка гроба с покойным из погребальной конторы в часовню, где пройдет заупокойная месса. Затем к полудню следующего утра, после того как священник произнесет все молитвы и слова в память о покойном, гроб переносят на кладбище и опускают в землю. Бренная жизнь человека на этой земле окончена. Когда я спросила священника, отца Миана, которого Хоуи попросил взять на себя всю ритуальную часть, зачем надо было хоронить моего отца в такой спешке, он, утешая, положил руку мне на плечо:
— Ваш отец уже с Господом. Он возвратился в почву, сотворенную нашим Создателем, чтобы мы могли расти и питаться… но так уж заведено, это необходимо для перехода в Вечность, который все мы совершим рано или поздно. Для тех же, кто остался здесь, лучше, чтобы все прошло быстро. Это позволит вам, вашей маме и брату вернуться к жизни. Поскольку ваш отец ежедневно причащался, он быстро пройдет чистилище. Я не удивлюсь, если он уже в раю.
Поскольку ваш отец ежедневно причащался…
Для меня это было новостью. Отец Миан был новым священником в церкви Св. Малахии, предыдущий духовник Хоуи заболел и был куда-то переведен… («Я почти уверен, что он подцепил ту же заразу», — сказал мне друг.) Через несколько часов после смерти отца я позвонила Хоуи на домашний телефон. Он бросился в больницу, куда забрали тело, и остался там со мной на всю ночь. Как только над Манхэттеном забрезжил рассвет, Хоуи позвонил в церковь Св. Малахии и поднял отца Миана с постели. Через час он был с нами, читал заупокойные молитвы и всячески старался меня утешить — я была в оцепенении и мало что понимала после бессонной ночи. Он же разговаривал с Ширли, которой по моей просьбе позвонил Хоуи, чтобы сообщить о случившемся. Она приехала из Нью-Джерси, потрясенная и раздавленная чувством вины. Это Ширли рассказала отцу Миану, что папа ежедневно ходил к утренней восьмичасовой мессе в церковь Святого Семейства на Сорок седьмой Ист-стрит. Потом она разрыдалась на глазах у всех нас.
— Он всегда любил Бренду, только ее одну. Это разбивало мне сердце, но что я могла поделать — его никогда не тянуло ко мне так, как к ней… извините, что говорю при вас такие вещи, святой отец.
Отец Миан — человек лет сорока, небольшого роста, худощавый, с быстрым взглядом и пристрастием к табаку (мы с ним несколько раз курили вместе в больничном дворе, около похоронного бюро и церкви и на кладбище после похорон) — успевал позаботиться о многих вещах. У мамы, как только на наших глазах отец упал на мостовую Пятьдесят пятой Вест-стрит, началась сильнейшая истерика. Так что, когда к месту происшествия прибыли машины «Скорой помощи», они обнаружили меня сидящей на корточках: я обеими руками держала маму, чтобы не дать ей броситься на тело мертвого отца. Я поехала с мамой в больницу Коламбус, где ее поместили под наблюдение в психиатрическое отделение, сделали укол успокоительного и уложили спать. Придя в себя на следующее утро, она обнаружила свою дочь, клюющую носом на стуле рядом с ее кроватью. Увидев меня, мама принялась выть, ее крик становился все громче, пока в палату не вошла медсестра и не дала ей выпить транквилизатор из бумажного стаканчика. Дежурный психиатр, осмотрев маму, сказал, что хочет оставить ее под наблюдением еще на сутки, а меня буквально прогнал домой, снабдив рецептом валиума на неделю, «чтобы полегче было выдержать все, что вам предстоит».
— Ничего легкого в этом нет, — пробормотала я.
— Конечно нет, — кивнул врач. — Но я настаиваю, сейчас для вас главное — пойти домой и хорошенько выспаться.
— Слишком много дел.
— Мисс Бернс, без сна…
— Вот только учить меня не надо, — отрезала я. — Я уже побывала однажды в охренеть какой сложной ситуации.
Разумеется, я тут же извинилась. И забрала валиум. И позволила Хоуи и отцу Миану взять на себя организацию похорон. Мы договорились, что отпевание пройдет в церкви Св. Малахии, не просто в приходе отца Миана, но к тому же, по словам Хоуи, который однажды бывал на мессе в Св. Семействе, церкви более старинной и с обстановкой более возвышенной и одухотворенной, чем в той, которую посещал папа.
— В Св. Семействе все напоминает молельный зал где-нибудь на Среднем Западе, — пояснил Хоуи. — А Св. Малахия это же готика! Я и сам хотел бы, чтобы меня провожали в последний путь только оттуда.
Мы с Хоуи навестили похоронное бюро в Адской кухне — «Фланаган и сыновья», — рекомендованное отцом Мианом. Дежуривший в тот день молодой человек, Колам Фланаган-младший, сообщил мне, что недавно приехал из Дублина к своему дяде, владельцу этого заведения, которому пошел вот уже сто тринадцатый год.
