— Я знаю только, Сэл Грек этим занимается.
В первую голову Грек занимался сделкой о признании вины с целью скостить Адаму тюремный срок в обмен на его обещание свидетельствовать против Тэда и ряда других королей мусорных облигаций. Сам Тэд был задержан на следующий день после Адама. Его адвокат заявил прессе, что его клиент «не допустит, чтобы его имя было запятнано коррумпированным Адамом Бернсом, стоявшим за всем, в чем обвиняют моего клиента». Сэл Грек посоветовал мне не тревожиться из-за подобных заявлений, так как «Комиссия по ценным бумагам и биржам давно мечтает поймать Тэда Стрикленда на горячем. Комиссия готова заключить сделку с вашим братом, если он расскажет им все, что они хотят знать… а теперь и Адам готов пойти им в этом навстречу. Думаю, что я смогу добиться для него самое большее восьми лет в тюрьме с мягкими условиями содержания и сохранить примерно четверть его накоплений, что обеспечит Дженет и детям не такой роскошный, но все же вполне достойный уровень жизни. А через три-четыре года, когда ваш брат выйдет на свободу после условно-досрочного освобождения, ему эти деньги тоже смягчат процесс возвращения к жизни».
В церкви Св. Малахии рядом с моей матерью в первом ряду сидел Сэл Грек. Я присела на скамью с самого края, рядом с братом, зажатым между двумя федералами. Эти парни явно были вооружены, я заметила характерно оттопыренные полы пиджаков. Они заранее продумали, как сделать так, чтобы Адам не попытался ускользнуть из-под их опеки… впрочем, ему бы и в голову не пришло совершить нечто подобное. Я замечала, что все взгляды в церкви были обращены не столько на гроб, задрапированный флагом, сколько на человека, чье лицо в последние несколько дней не сходило со страниц таблоидов. Адам улыбался и кивал всем, кто встречался с ним взглядом. Но печать глубокой усталости на лице в сочетании с несколько затравленным выражением придавала брату вид человека, осознающего, что жизнь катится под откос и возврата к прежнему нет.
У папиного гроба стоял почетный караул — двое мужчин. Оказалось, что это воинские почести Корпуса морской пехоты США для любого из их ветеранов, уходящих из жизни. Их затребовала мама. Папа бы одобрил. В церкви было много народу, среди них Си Си и несколько моих коллег из издательства, а также Хоуи, храни его Господь. Мамины партнеры по торговле недвижимостью также присутствовали. Примечательно, что никто с папиной работы на похороны не пришел, кроме единственной женщины, которая назвалась его секретарем и сказала мне:
— Президент компании попросил меня сегодня быть его представителем. Мы отправили цветы на могилу.
Не появился никто и из прошлых времен, когда отец занимался медью, хотя я решилась позвонить в его старую компанию, попросила связать меня с начальником отдела кадров и рассказала ему, что скончался Брендан Бернс, который создал их рудник в Икике и работал в их компании почти двадцать лет. Если кто-то захочет присутствовать на прощании…
Священник начал службу. Он читал поминальные молитвы, окропляя гроб святой водой. Затем вкратце рассказал о жизни моего отца, позаимствовав фрагмент тех двух страниц с описанием основных событий папиной жизни, которые я ему послала. Как он, мальчишка из очень скромной бруклинской семьи, рос. О том, чем занимался во время войны. Как начал путешествовать по миру, как выкладывался на работе, оставив после себя нечто важное — тот рудник в Чили, который стал его детищем. Как он любил жену и детей. Как часто, будучи истинным ирландцем американского происхождения, позволял эмоциям взять верх… и в конце концов упал замертво, защищая своего сына, которым, несмотря ни на что, он гордился бы и сегодня. На другом конце прохода Адам громко всхлипнул, услышав этот комментарий, который я предоставила отцу Миану и который был им повторен слово в слово.
Когда плач Адама стал громче, я встала и подошла к брату, желая обнять его, чтобы дать понять, что он не один в этот трудный момент. Но стоило мне приблизиться к нему, как двое конвоиров встали, отрезая меня от своего подопечного. Маму это привело в настоящее исступление.
— Выродки, уроды! — по-змеиному зашипела она на них.
Это привлекло внимание священника, готовившегося к причащению вместе с юным алтарником-латиноамериканцем (эта нотка Адской кухни показалась мне трогательной). Брови его взлетели вверх.
В нескольких рядах сзади себя я услышала хихиканье Хоуи, потом кто-то прошептал маме:
— И не говори, милая.
На кладбище я ехала на лимузине вдвоем с мамой, поскольку федералы настояли на том, чтобы Адама туда отвезли на их служебном автомобиле. Как и я, мама была вся в черном. В отличие от меня на ней была маленькая черная шляпка-таблетка, как на Лане Тернер в какой-то черно-белой мелодраме пятидесятых.
Она не скорбела, а возмущалась:
— Мои агенты в городе сообщили, что за книгой Питера пошла охота — торги начались с сотни тысяч. Этот говнюк, глядишь, всерьез заработает. Ты так и не знаешь, где он?
Я отрицательно покачала головой.
— Но догадываешься, — уверенно сказала мама.
— Нет.
— Спасибо, что была рядом и поддерживала мать в эти ужасные дни.
— Ты вроде бы сама меня прогнала, мама.
— Я не виновата, что ты такая ранимая.
— Священник хорошо говорил.
— Я удивлена, как это ты не настояла на том, чтобы прочитать над телом отца стихи.
— У католиков такие вещи не приняты.
— Позвонила бы мне.
Я взглянула матери прямо в глаза:
— После того, что ты сказала?
— Так ты что же, ждешь извинений?
— Я вообще ничего не жду от тебя, мама.
Эти слова, как удар, заставили маму откинуться на спинку сиденья, по ее лицу потекли слезы.
— Когда-нибудь и у тебя будут дети… Надеюсь, ты на своей шкуре узнаешь, какими неблагодарными они могут быть к матери, которая всю душу в них вложила.
Остаток пути мы ехали молча.
У могилы я сумела сохранить спокойствие. Еще святая вода, еще молитвы, плачущие мама и Адам, слова священника о бренности нашего земного существования: «Все прах и в прах вернется…» Гроб поставили на землю и призвали всех подойти и сказать последнее «прости». Положив руку на простые сосновые доски, я молча пожелала отцу обрести вечный мир. Адам, казалось, забыл обо всем и ошеломленно вздрогнул, когда один из федералов, похлопав его по плечу, сообщил, что пора возвращаться в машину и дальше в тюрьму, местоположение которой нам не открыли. Я видела, как мама что-то шепчет Сэлу Греку. Тот подошел к федералам и переговорил с ними, после чего жестом пригласил меня и маму подойти:
— Вы можете обняться с Адамом.
Мама обхватила сына обеими руками и тут же отпустила. Заливаясь слезами, она повторяла, что с ним все будет в порядке, что она поможет ему пройти через все это. Адам все время повторял одну фразу: «Прости меня, прости меня, прости меня…» Через минуту федерал слегка похлопал ее по плечу, показывая, что пора отойти. Настала моя очередь торопливо попрощаться.
