Эта новость стала сокрушительным ударом для всего Олд-Гринвича. Миссис Коэн была слишком убита горем, чтобы общаться с журналистами. Ее муж сделал короткое заявление, в котором просил оставить их с женой в покое, и прямо обвинил руководство олд-гринвичской старшей школы в том, что они «закрывали глаза на процветающую в школе травлю, в результате которой моя дочь жила в состоянии ежедневного стресса и подвергалась грубым нападкам. После особенно жестокой выходки двух ее одноклассников она убежала из дому, и теперь мы боимся, что ее нет в живых. Это выглядит как очевидное самоубийство, которое можно было предотвратить, если бы директор и учителя олд-гринвичской старшей школы вмешались раньше».
После того как возникло подозрение, что Карли, возможно, утонула, Гретхен Форд сразу же уволили из «Таймс». Соседи по многоквартирному дому в Мюррей-Хилл, где она жила, подписали петицию, требуя ее выселения. Не дожидаясь продолжения травли, Гретхен исчезла из Нью-Йорка и скрылась в неизвестном направлении. Как и Карли, она предпочла бегство. Но в отличие от Карли, ее обнаружили два месяца спустя. В машине, припаркованной на обочине лесной дороги в Северном Мичигане. К выхлопной трубе был прикреплен шланг, а все окна заклеены изнутри клейкой лентой. Но люди, устроившие этот кошмар, сумели избежать наказания. После того как Эймс Суит провел ночь в полицейском участке Олд-Гринвича, его отец нанял ведущего нью-йоркского адвоката по уголовным делам и задействовал все свои политические связи на уровне штата, чтобы вытащить сынка. Когда стало ясно, что в Байрем-парке не произошло убийства, отец Эймса назвал все это «оговором со стороны явно психически неуравновешенной девочки». Также я слышала, что его адвокат на пару с адвокатом Шефферов уговорили Деб Шеффер отказаться от изобличающих ее признаний. Она заявила, что в полиции на нее было оказано давление. Кроме того, Суиты добились, чтобы семьи других участников травли поведали о «провоцирующем поведении» Карли и даже о том, что она якобы приставала к двум девочкам из той компании, что было откровенной ложью. И все же школьному руководству необходимо было показать, что хоть какие-то меры приняты. Поэтому были проведены три собрания на тему «Дети, надо быть добрее». А еще уволили мисс Кливленд. Как заметила моя мать, «им нужен был козел отпущения, и конечно же решили отыграться на женщине».
Как выяснилось позже, мисс Кливленд недолго оставалась без работы, вскоре ее взяли в элитную частную школу-интернат для девочек в Массачусетсе, мама назвала это наказанием с повышением. А через несколько недель после исчезновения Карли, хотя мистер О’Нил заверял местную прессу, что в школе нет больше места подобным выходкам, Эймс Суит, проходя в коридоре мимо Арнольда, громко прошипел:
— Я слышал, жида не пустили в Йель.
Тот факт, что пару дней назад Арнольду пришел отказ из Йельского университета, в школе был широко известен — там подобные слухи разносились со скоростью лесного пожара. Сам Арнольд был буквально раздавлен этой новостью, его родители тем более. К счастью, рядом в коридоре оказался тихий, но несгибаемый парнишка по имени Мэтт Шихан, и выходка Эймса его ошеломила. Он потащил Арнольда к мистеру О’Нилу, тот вызвал Эймса, который, изображая сочувствие, заявил, что Арнольд ослышался, а на самом деле он сказал: «Я слышал, тебя не приняли в Йель», тем самым желая выразить свое сожаление… Но Мэтт продолжал утверждать, что отчетливо слышал, как прозвучали именно эти слова — «жид» и «не пустили». Тогда О’Нил поспешно отправил Суита домой, отстранив от занятий. Когда же через три дня Суит, как ни в чем не бывало, вернулся в школу, свойственное Арнольду чувство справедливости переросло в негодование. В тот вечер он написал длинное письмо Т. М. Рейнольдсу, известному журналисту из «Нью-Йорк таймс». В письме он рассказал об исчезновении Карли после многомесячной травли и грязного нападения, о том, что главный виновник вышел сухим из воды, а его сообщница отказалась от собственных показаний. А также о том, как адвокаты, нанятые семействами Эймса и Деб, умасливали родителей других учеников, а сами в это время дергали за все ниточки, вплоть до звонков губернатору, обеляя руководство школы, и в результате все осталось без изменений: травля, издевательства и запугивания в школе продолжаются и по сей день. Между тем бедная Карли так и не найдена, возможно, она погибла. Арнольд заверил Рейнольдса, что найдется немало учеников, готовых открыто рассказать обо всем, что недавно произошло в олд-гринвичской старшей школе, и что родители Карли наверняка тоже захотят, чтобы эта безобразная история приобрела широкую огласку. Я и сама всем сердцем желала, чтобы чудовища, повинные во всей этой истории, заплатили сполна за то, что пустили под откос жизнь моей подруги. Ее исчезновение не давало мне покоя. Меня постоянно мучила мысль о том, что я сделала недостаточно, чтобы поддержать Карли. Не помогало и то, что Арнольд в своей суховатой юридической манере твердил мне, что моя вина «не базируется на фактах». Что бы кто ни говорил, я все равно чувствовала свою вину.
Тем временем береговая охрана продолжала искать тело на побережье Квинса и в его окрестностях. Поскольку Карли не была официально зарегистрирована как погибшая, ФБР внесло ее в список пропавших без вести. Рейнольдс, к моему большому удивлению, нанес визит в Олд-Гринвич. Это была первая из нескольких его поездок в этот северный пригород Нью-Йорка. Арнольд разговаривал с ним. Я тоже с ним беседовала. Журналист был немногословен, но очень внимателен. Заметив, что я нервничаю — еще бы, такой известный репортер, да еще надо снова вспоминать все, что я рассказывала в полиции, — он как-то сразу сумел сделать так, что я забыла о смущении, и с большой заинтересованностью стал расспрашивать о преследованиях, которым мы с друзьями ежедневно подвергались в школе. Миссис Коэн согласилась встретиться с Рейнольдсом, несмотря на то что ни с кем не общалась. Моя мама также с ним говорила. Я указала журналисту на Шона и офицера Проккачино. Кроме того, он взял интервью у О’Нила и нескольких школьных учителей. В первую неделю 1972 года были опубликованы все четыре части материала-расследования Рейнольдса «Цена молчания: как систематическое замалчивание травли в Олд-Гринвиче привело к исчезновению школьницы».
Эти статьи в «Нью-Йорк таймс» стали сенсацией. Рейнольдс виртуозно владел пером и сумел с беспощадной точностью описать то, что скрывалось за благопристойным фасадом нашего городка. Особенно щемящим был момент, когда Синди Коэн показывает Рейнольдсу лучшие работы Карли — она потрясающе рисовала, — и среди них рисунок, обнаруженный ею уже после исчезновения дочери, на котором Карли в присущей ей сюрреалистической манере передала свой ужас от враждебных атак со стороны белокурых старшеклассников с голубыми глазами и идеальными зубами.
Замечательный эпизод был во второй статье — о том, как Рейнольдс провел субботу с Горди Суитом в гринвичском загородном клубе. Суит заранее разузнал, что студентом Рейнольдс играл в теннис за команду своего университета (как сказала моя мама, наверняка Горди Суит отправил своего человека в библиотеку раскопать все, что сможет, на этого типа из «Нью-Йорк таймс»). Вот он и поинтересовался, не хочет ли тот помахать ракеткой. Оказалось, что Горди в свои сорок с гаком еще был серьезным соперником, и Рейнольдс в статье подробно описал, как тот загонял его на корте. Утвердив свое превосходство в теннисе, Горди повел журналиста обедать в клуб, и все это время он рассказывал, что его сын раскаивается в своих ошибках, но, впрочем, у полиции нет никаких доказательств того, что Эймс угрожал Карли и напал на нее (конечно же ничего, кроме показаний Деб Шеффер, от которых она впоследствии отказалась). Еще Горди сообщил, что мисс Коэн — именно так он ее называл, делая, как отметил Рейнольдс, акцент на «Коэн» и явно подчеркивая еврейское звучание фамилии, — «рано созрела и вольно обращалась со своей необычной сексуальностью», а «чужим людям, входящим в наше общество, следует хорошенько подумать, прежде чем начинать навязывать свои ценности в противовес нашим».
