— Приходится мириться и со студенческими братствами, и с хоккеистами, — рассказывала Шелли, пока мы гуляли по территории кампуса, — и с тем фактом, что сюда всего второй год принимают женщин. С одной стороны, это означает, что парней здесь много, есть из кого выбрать, а с другой — что мужчины в отчаянном положении. Я что хочу сказать: одна девица на семерых парней… в общем, считайте сами.
В то утро на экскурсии у Шелли, кроме нас, не было никого, и я сразу заметила, что она положила глаз на Питера. Перед тем как мы попрощались, она вручила брату листочек с номером телефона своей квартиры за пределами кампуса и сказала, обращаясь к Питеру, что, если к вечеру мы еще не уедем, можем к ней заглянуть: около девяти у нее собираются друзья.
Собеседование прошло более гладко, чем я могла надеяться. Проводил его недавний выпускник колледжа. Он прочитал мои документы и задал первый вопрос: как я отношусь к тому, что колледж находится в захолустье? Я была к этому готова и ответила, что хоть в душе я всегда останусь жительницей Манхэттена, но знаю, что у меня еще будет время пожить в большом городе, а учиться я хочу в красивом и тихом месте, вдали от столичных соблазнов. Я рассказала, что фанатично люблю читать, и мой собеседник сообщил, что в Боудине традиционно очень сильная кафедра английского языка.
Когда собеседование закончилось, я увидела в комнате ожидания Питера, он заглянул мне в лицо, пытаясь понять, как все прошло. Я подняла оба больших пальца — мне хотелось получить одобрение старшего брата, ведь я знала, что он единственный в семье, кто всегда прикроет меня и никогда не предаст. Мы вышли на улицу, стоял восхитительный осенний полдень. Я рассказала брату, как прошел разговор с тем парнем, и Питер уверенно заявил, что я пройду наверняка. Что он знал такого, чего не знала я?
— Я слышал, здесь есть неплохая закусочная, — сказал Питер. — Ну что, заглянем в забегаловку?
Закусочная называлась «Мисс Брансуик», и это было, что называется, классическое погружение. Внутри длинный прилавок, покрытый зеленым линолеумом, стулья из металлических трубок, шесть парных диванов, тот же зеленый линолеум на полу, и в каждом из шести отсеков свой музыкальный автомат. Официантка лет пятидесяти стояла за прилавком. Питер заказал нам два пива. Официантка пристально посмотрела на меня.
— Я поняла, вам нужно мое удостоверение, — сказала я.
— Ничего такого я не говорила, — буркнула женщина с еле заметным мэнским акцентом. — У нас тут два сорта пива: «Шеффер» и «Карлинг Блэк Лейбл».
— Оба паршивые, — улыбнулся Питер.
— Тогда не заказывайте.
— Два «Лейбл», — сказал он.
— Будет вам, — пробормотала официантка.
Когда она отошла, Питер снова заулыбался:
— Что мне в этом местечке нравится, так это то, насколько здесь все всерьез. Сразу за городком военно-морская база. А в каких-то десяти милях дальше по дороге BIW
[26], где строят все большие линкоры для военно-морского флота. Настоящий город синих воротничков
[27], да еще и отличный колледж имеется. Это штат Мэн, и склад ума у людей здесь независимый. Местные могут не соглашаться с тем, как ты видишь мир, но будут защищать твое право высказываться об этом.
— В следующем ноябре мы можем получить президента из Мэна, если Эд Маски
[28] сумеет победить. Но я хочу, чтобы кандидатом от демократов стал Макговерн.
— Я тоже. И я буду на него работать. Но демократический истеблишмент против него. Потому что он такой миролюбивый, прямо голубь, а Вьетнам, что ни говори, был их войной. Знаешь, что меня все время беспокоит? Что, останься Бобби Кеннеди в живых, война бы уже закончилась, а у нас был бы сейчас самый прогрессивный президент со времен Рузвельта.
— Безумная у нас страна.
— У нас великая страна с безумной и жестокой изнанкой.
Подоспело наше пиво. Официантка спросила, будем ли мы что-нибудь есть, потому что, если не закажем еду, долго нам сидеть с одним пивом не позволят. Также она упомянула вскользь, что чили сегодня чертовски удачное и они могут положить в него плавленый чеддер с резаным луком. Мы заказали два полных чили. После чего подняли свои бутылки с пивом.
— За дрянное пиво и забегаловку с чили, за то, чтобы тебя приняли в Боудин, за мир и за разоблачение тайной полиции, которая всем заправляет за нашими спинами.
Мы чокнулись бутылками, и я улыбнулась брату, радуясь, что мы вместе.
— Ты до сих пор не куришь? — спросила я Питера.
— Почти год, и это не предел.
— А папе наплевать, что я курю. Он даже научил меня, как это правильно делать.
Питер снова приветственно поднял бутылку и отпил большой глоток:
— Папа — человек с массой скрытых качеств.
— Что ты имеешь в виду?
— Говорит одно, делает другое. Выдумывает про себя всякое. Помнишь, у него на правой руке такой большой шрам?
— Ты о ранении, которое он получил на войне?
— Это не ранение, — резко бросил Питер. — У него была татуировка. Эмблема морской пехоты с надписью Semper Fidelis
[29]. Мама отказывалась выйти за него замуж до тех пор, пока он не избавится от нее. Он свел, вот только жуткий шрам остался.
— Но он же сказал мне, что получил это на Окинаве, когда его сбила «японская зенитная артиллерия» — это точные его слова.
Питер покачал головой, только что не смеясь:
— Папа у нас тот еще типчик. Врет и не краснеет.
— Ты несправедлив.
— Справедливость? При чем здесь справедливость? Этот человек никогда в жизни не был справедливым. Ты одна ничего не замечаешь.
— Это потому, что он всегда был для меня хорошим отцом.
— Если бы ты только знала…
— Знала что? Он может не соглашаться с твоими радикальными взглядами, но…
— Надо же, я и не знал, что ты у нас такая папина девочка.
Это замечание ударило меня побольнее левого хука.
— Я своя собственная девочка, дурак, — прошипела я, схватила сигареты и вылетела на улицу.
Там я сразу же закурила «Вайсрой» и встала у стенки, щурясь от солнечного света, глядя на проезжающие легковушки и грузовики. Я изо всех сил пыталась сдержать слезы и гадала, почему же с моей семьей всегда такие сложности. Зачем Питер — самый умный из нас, самый заботливый — наговорил таких мерзостей про отца? Я несколько раз затянулась, чувствуя себя ужасно одинокой.
