Вторая его лекция была посвящена применению публичных наказаний в колонии Массачусетс-Бэй, и Хэнкок связал ее с нашей одержимостью карательным уголовным правосудием. Не так давно Никсон объявил войну наркотикам, и Хэнкок спокойно заметил, что вся эта «война» будет заключаться в том, чтобы заполнить тюрьмы бедняками. Ближе к концу урока руку поднял Боб О’Салливан и спросил, есть ли связь между карательным характером пуританства и сходным акцентом на вину и наказание у католиков. Хэнкок ответил, что этот вопрос очень актуален, и перешел к краткому обзору янсенизма — самого мрачного движения в римско-католической церкви — и того, как он повлиял на строгий, пронизанный чувством вины католицизм, практикуемый в Ирландии.
— И в Южном Бостоне, — добавил Боб О’Салливан, рассмешив всех, включая профессора Хэнкока.
Когда мы выходили из аудитории, я подошла к Бобу:
— Мой отец родом из Бруклина. Он однажды сказал, что «Христианские братья» выбили из него всю религиозность. Но сегодня я убедилась, что его янсенистское воспитание все еще дает себя знать.
— Моего отца тоже замордовали «Христианские братья». Немудрено, что он сбежал в пожарные.
— А мой — бывший морпех, и он так и не может забыть Окинаву и своего супердисциплинированного отца, капитана ВМФ.
— Похоже, мы одного поля ягодки…
— Нет, если только, чисто случайно, у тебя мать не еврейка. — Я хмыкнула.
Боб О’Салливан ехидно улыбнулся в ответ:
— Один-ноль, этот раунд ты выиграла.
— Не знала, что у нас спарринг.
— Поберегу кулаки для кого-нибудь типа Полли Стернс.
— Разве она не женский идеал для членов твоего студенческого братства?
— Для них — да, поэтому, кроме футбола и других видов спорта, да еще того, кто самая классная цыпочка в кампусе, говорить с ними не о чем.
— И все же ты входишь в Бету.
— Приспосабливаюсь по типажу. Ты вроде с первого курса?
— А ты?
— Я на третьем. Может, тебе понравилось бы иногда вместе готовиться к лекциям?
Мне понравилось, как Боб это сформулировал. Определенно, это был подкат, но облеченный в слова очень неплохо. Я внимательно посмотрела на Боба. Длинные волосы, едва намечавшаяся бородка, синяя рабочая рубашка навыпуск и синие джинсы. Вовсе не толстяк, но крупный, внушительный. Темные очки в толстой оправе тоже мне понравились, они неплохо на нем смотрелись, придавая парню ироничный вид. Понравилось и то, что он на два курса старше меня, а значит, хорошо разбирается в студенческой жизни. Но при этом Боб все-таки оставался футболистом, и для меня это было как-то странно. Потому что, если говорить о флирте, уж кто-кто, а мускулистый спортсмен-ирландец из Саути, который тратит массу времени на общение с придурками, пришел бы мне в голову в последнюю очередь. И именно это в колледже было самым странным: приходилось на ходу пересматривать сложившиеся стереотипы о людях.
— Разумеется, можем позаниматься вместе, — ответила я, попытавшись изобразить крутую дамочку вроде тех, что мелькали в детективных фильмах 1940-х.
— Здо́рово, — обрадовался Боб и с кривой усмешечкой добавил: — На связи!
— О’кей, — кивнула я.
Не успел О’Салливан отчалить, как сзади раздался голос:
— У вас определенно появился поклонник.
Господи, Хэнкок! Я так и подпрыгнула на месте, ожидая, что сейчас буду высмеяна за интерес к спортсмену. Но увидела в глазах преподавателя лишь добродушное веселье.
— Не уверена, что это так, профессор, — отозвалась я.
— А я уверен. Одна из многих замечательных черт мистера О’Салливана — то, что внутренний мир у него весьма богатый. Несмотря на то что большую часть времени он прикидывается простаком, который умеет только бегать с мячом. — И Хэнкок передал мне сочинение, которое я сдала на прошлой неделе: — Отличное эссе. В самом деле, весьма впечатляюще. Вы не думали о том, чтобы специализироваться по истории?
— Были такие мысли…
Честно говоря, до сих пор я пребывала в полной уверенности, что меня ждет погружение в мир литературы. Но, говорю же, мои взгляды на мир постоянно менялись.
— Тогда нам надо это обсудить, — предложил профессор. — Я стараюсь не упускать таланты.
Этим комментарием он сразил меня наповал.
— Спасибо, профессор.
— Завтра я на кафедре с двух до четырех часов. Вам это удобно?
— Конечно.
— Вот и хорошо.
И, перехватив портфель в другую руку, Хэнкок зашагал прочь.
Из корпуса я вышла, чувствуя, что голова идет кругом. День явно задался. Решив, что мне необходимо отметить это чашечкой кофе, я направилась в студенческий клуб — кофе там был не такой скверный, как в других буфетах кампуса. Сама того не замечая, я шла, широко улыбаясь и помахивая сумкой. Неужели во мне разглядели что-то интересное и даже, возможно, оригинальное? Это просто не умещалось у меня в голове.
Подойдя к студенческим почтовым ящикам, я повернула ключик и вынула конверт. Внутри оказалась довольно аляповатая открытка из чилийского Вальпараисо. На ней были изображены рыбаки и девушки в костюмах крестьянок. Цвета были пронзительные, и все это напоминало раскрашенную афишу Кармен Миранды. Я перевернула открытку.
Сестра, я в Чили. Делаю папину грязную работу и поражаюсь, как я в это вляпался. Никому эту открытку не показывай, ничего не говори маме и уж точно не проболтайся Питеру, но то, что здесь творится… скажем так: я чувствую себя грязным.
Я убрала открытку.
Папину грязную работу?
Глава шестая
Та открытка от Адама продолжала меня мучить. Тем более что я сразу же брату ответила (получила, прочитала… напиши подробнее…), но от него пока не пришло больше ни слова.
Через месяц после начала семестра на родительские выходные приехали папа с мамой, мы с ними провели вдвоем час, пока мама покупала мне новые простыни и полотенца (те, которые я приобрела сама, она назвала «ужасными, противными и дешевыми»).
Как только она отбыла на нашем семейном автомобиле, я начала расспрашивать отца:
— Как дела у Адама в Сантьяго?
— Все хорошо, справляется. Я не так часто его вижу. Он по большей части трудится в Икике. Это там, где рудник, так что наш Адам в центре событий. Занимается важным делом.
— А что именно он делает?
— Финансы, ты все равно не разберешься.
— А ты попробуй, вдруг пойму?
— С каких это пор ты заинтересовалась международным финансированием горнодобывающей промышленности?
— Мне интересно, чем занимается Адам.
— Вот пусть Адам тебе и рассказывает.
