— И пусть не вздумает впотьмах прокрасться к тебе, понятно?
Боб, узнав о том, что нам приготовлены разные спальни, заверил моего отца, что с уважением относится к его решению. Сразу после этого он польстил моей маме, сказав ей, что, судя по нашей домашней библиотеке, у нее отличный литературный вкус. Увидев «Возвращение Кролика» в гостиной рядом с креслом, где мама обычно читала, он затеял с ней оживленную дискуссию о том, чьи короткие рассказы лучше — Апдайка или Чивера. Но тут мама повернулась ко мне и сообщила, что Синди Коэн мечтает повидаться со мной.
— Хотя ты, конечно, слишком занята, чтобы позвонить ей.
Я напряглась, испугавшись, что мама начнет давить на чувство вины. Она ведь прекрасно знала: я перестала общаться с матерью Карли, потому что это уничтожало меня, заставляя вновь и вновь переживать ужас оттого, что моя подруга пропала и, скорее всего, погибла. Боб, умница, сразу все понял, тем более что я рассказывала ему о том, что после исчезновения Карли миссис Коэн постоянно хотела общаться со мной. Не успела я ответить на мамин выпад, как Боб заговорил о своих планах на следующий семестр — он-де подумывает провести исследование по Синклеру Льюису. Мама клюнула на его уловку и пустилась в воспоминания, как в середине сороковых она в Коннектикутском колледже была очарована «США»
[44] Джона Дос Пассоса.
В разгар этой милой болтовни мой отец подтолкнул меня.
— Ты уверена, что он еще и в футбол играет? — спросил он вполголоса.
Никогда я не видела, чтобы кто-то так очаровал маму. Она, конечно, не флиртовала, но я могла дать голову на отсечение, что Боб ее просто потряс. Особенно тем, что отнесся к ней всерьез и вел с ней интеллектуальные беседы. Папу это еще больше озадачило.
— Твой парень знает, как снискать расположение дам, — сказал он мне.
— Он просто очень умный, — улыбнулась я.
— Так у тебя с ним все серьезно?
— Я вообще-то с ним съезжаюсь, пап.
— Да, я слышал.
— Ты грозился, что не будешь давать мне денег, если мы будем с ним жить в грехе. Так меня это устраивает. Мне предложили работу в библиотеке колледжа. Двадцать часов в неделю, по два доллара в час. Из этих денег я смогу оплачивать жилье. Еще я ходила в финансовый отдел, узнавала насчет студенческих пособий. Мне там сказали, что я могу оформить ссуду на оплату обучения на ближайшие два с половиной года, а выплачивать ее можно в течение двадцати лет после окончания учебы. А профессор Хэнкок даже пообещал, что приложит все усилия, чтобы я получила стипендию.
— Что еще за профессор Хэнкок?
— Может быть, самый гениальный человек, которого я когда-либо встречала.
Отец поморщился:
— Ничего себе заявка.
— И он, кстати, обо мне довольно высокого мнения.
— И пытается залезть тебе в трусы?
— Господи, пап…
— Просто спросил.
— А подтекст был такой: если он думает, что я не дура, то только потому, что хочет меня трахнуть.
— Воздержитесь от таких выражений, юная леди.
— Воздержись от дискриминации женщин.
— Какая еще дискриминация! Просто нормальное отцовское беспокойство. Дай-ка угадаю: он истинный джентльмен, рыцарь без страха и упрека?
Я почувствовала, что краснею, но все же умудрилась пробормотать:
— Да, он такой.
Папа кисло улыбнулся:
— Я вижу, ты втюрилась в этого типа.
— Так несправедливо, — зло прошипела я, заливаясь румянцем. Мы стояли достаточно далеко, так что мама и Боб не могли слышать наш диалог. — Мой отец не собирается больше оплачивать мое обучение, а этот профессор — который оценил мой интеллект, и не более того! — вмешивается, чтобы помочь. Потому что, в отличие от моего отца, он верит в меня.
— Нечего звонить всем подряд, что у тебя отец-самодур.
— Пойми, папа. Я не хочу, чтобы ты хоть в малой степени чувствовал себя обязанным меня содержать. Тем более ты считаешь, что я своим поступком нарушаю моральные нормы.
— Никогда я не говорил такого.
Я улыбнулась, подняв глаза к небу.
Папа нахмурился:
— Хорошо, допустим, я это сказал. А теперь хочу, чтобы ты это забыла. Можешь ты это сделать? Видишь, твой старик извиняется.
— Не нужно извиняться, папа. И платить за меня не надо…
— Ну ты и штучка! Жалко, что и слушать не захотела о юридическом. Из тебя бы вышел отличный прокурор — заставила бы плохих парней обливаться по́том.
— У меня нет такой цели… — Я решила, что пора сменить тему: — Когда ты в следующий раз летишь в Чили?
— Во вторник.
По его голосу я почувствовала, что отцу не терпится поскорее вырваться отсюда через южную границу.
— Как Адам? Справляется?
— Отлично, насколько я могу судить.
— Что у него там… новая грязная работа?
— А ты все никак не уймешься?
— Когда от меня что-то скрывают, во мне просыпается упрямая ирландская девчонка. На Рождество он приедет?
— Если у него не будет других планов… А другой твой брат со своей новой подружкой-святошей собрался в Монреаль.
— У Питера новая девушка?
— Вы что же, до сих пор с ним не разговариваете?
Я только пожала плечами.
— Видно, он всерьез перед тобой проштрафился, раз ты до сих пор его не простила.
— Все уладится в конце концов.
— То есть это ты мне намекаешь: «Папа, не лезь не в свое дело»?
— Я немного злопамятна, — усмехнулась я.
В глубине души я и сама понимала, что слишком сурово обошлась с братом, но ничего не могла с собой поделать, не могла отделаться от мысли: как же он мог удрать вот так с малознакомой девушкой, особенно в тот момент, когда, учитывая все случившееся в Олд-Гринвиче, я так нуждалась в заботе старшего брата.
— Ты злопамятна? — переспросил отец. — Не пойму, в кого бы?
Два дня прошли сносно — в большой степени благодаря тому, что Бобу удалось успокоить моих родителей. Как это было интересно — обнаружить, что чужой парень, представитель моего поколения, способен очаровать двух этих людей, невероятно вспыльчивых, взрывоопасных, рядом с которыми у меня возникало ощущение, что они втягивают меня в какой-то опасный водоворот. Родители настояли на том, что будут провожать нас вдвоем. Ранним утром в воскресенье они довезли нас на машине до Стэмфорда и посадили на пассажирский поезд до Бостона, чтобы там мы пересели на автобус, идущий в Брансуик.
