Шон позвонил своему жившему поблизости другу, который держал малярную мастерскую. Я сбегала туда и выбрала для стен простые матовые белила и глянцевую краску. Когда я объяснила, что хочу покрасить пол, хозяин пообещал, что доставит краски сам и даст своего подручного, чтобы тот помог мне ободрать со стен старую бумагу и вынести заплесневелое ковровое покрытие. «Дадите ему фунт за старания». Подручного, прибывшего в тот же день с несколькими банками краски, тряпками, валиком и двумя кистями, за которые я заплатила в общей сложности одиннадцать фунтов, звали Джерард. Тихий юноша слегка заикался и явно страдал застенчивостью. Но он заверил меня, что умеет обращаться с кистью. Точно так же он мгновенно сообразил, что пузырящиеся старые обои скрывают массу дефектов («грехов», как он выразился), так что стену необходимо выровнять и повторно оштукатурить. Подняв угол покрытия, Джерард сразу увидел, что половицы в плачевном состоянии и их нужно закреплять, циклевать и покрыть несколькими слоями лака. Увидев, как у меня вытянулось лицо — я же собиралась делать легкий ремонт своими руками, — он быстро смекнул, что к чему:
— Вот что я вам скажу. Если ваш мужчина Шон это одобрит, я могу приходить после работы, хоть сегодня вечером, и сделаю для вас всю работу. Сильно шуметь я не буду, не считая шлифовальной машины — я ее одолжу в магазине и попробую использовать в воскресенье после двенадцати дня, чтобы никому не мешать спать.
— Вообще-то, бюджет у меня ограничен.
— Десять фунтов мне на руки, и я даже перекрашу все шкафы в кухне.
— Договорились.
Джерард согласился начать следующим вечером.
Шон отнесся к идее поручить работу Джерарду с пониманием («Потому что, только не обижайся, результат, скорее всего, будет лучше, чем если бы ты работала сама»). Я зашла в банк и сняла пятнадцать фунтов, так как Джерард хотел получить половину вперед и наличными. Я дождалась его возвращения, заплатила и предупредила, что мне обязательно нужно въехать в комнату через шесть дней. Парень заверил, что сделает все вовремя.
Потом Шон предложил отвезти меня к своему другу, торговавшему подержанной мебелью на набережной, идущей вдоль реки Лиффи, там могли найтись кровать и кресло. К этому моменту я уже начинала немного нервничать из-за денег. Плачу больше тридцатки — это больше месячной арендной платы — за то, чтобы не заниматься ремонтом самой, думала я, качая головой. Еще кровать, кресло, письменный стол, стул… Шон пообещал мне подобрать все это для меня примерно за десять фунтов. Потом — постельное белье, полотенца, посуда, электрический чайник и тому подобное. Да благословит Господь папу и маму, которые дали мне с собой денег: только благодаря им я сейчас могла все это себе позволить. Но чуть позже, сидя в живописном городском парке под названием Стивенс-Грин в верхней части Графтон-стрит, я только диву давалась, как мне повезло в первые же сутки столкнуться с целым ворохом непредвиденных обстоятельств.
Там, в дублинском парке, кутаясь от холода в свою армейскую шинель, я поймала себя на мысли, что если я хочу когда-нибудь жить свободно, ни на что не оглядываясь, то в моей жизни не должно быть детей. Я никогда и ни за что не заставлю сына или дочь почувствовать себя ошибкой, которую совершила я. Жизнь в одиночку в этой комнатенке на Пирс-стрит… может быть, она станет моим первым реальным шагом на пути к независимости.
Я докурила сигарету, холод пробирал до костей и гнал меня прочь. Пройдя до северной оконечности парка, я побрела оттуда вниз по Графтон-стрит. Здесь располагалась одна из двух основных торговых зон города. Бутики мужской одежды, ювелирные магазины, роскошные универмаги, книжный, несколько пабов в примыкающих переулках, немало уличных музыкантов и кафе, к которому меня сразу потянуло. Называлось оно «Бьюли» — именно там Шон посоветовал мне покупать чай. Войдя, я сразу же почувствовала: это место, куда я буду часто приходить, где буду проводить много времени. Идеальное место, если намерен побездельничать. Фасад украшала массивная дверь полированного красного дерева со вставкой из травленого матового стекла. По обе стороны от двери витрины со всевозможными чаями и сдобой. Внутри ощущение атмосферы викторианской Ирландии только усиливалось. Повсюду блестящее полированное дерево и латунь. Длинные витринные шкафы с хлебом и выпечкой множества сортов, великолепный выбор чая и даже настоящие кофейные зерна, что, как я успела обнаружить, в Дублине 1973 года было редкостью. За магазином было кафе, располагавшееся на трех этажах. Я, как в водоворот, окунулась в обстановку раннего дублинского вечера — все столы забиты самыми разными людьми: старушки сплетничают, сбившись в стайку; орава студентов из Тринити расположилась за двумя столиками; тихо переговариваются двое мужчин, похожих на литераторов; священник — под сорок, жилистый, в очках — читает газету, курит и украдкой поглядывает на хорошо одетую, элегантную женщину лет тридцати, сидящую напротив него с маленькой собачкой на коленях.
— Вы, похоже, заблудились, детка.
Обернувшись, я оказалась нос к носу с официанткой «Бьюли», женщиной лет сорока. С собранными в пучок волосами, в кремовой униформе и фартуке, она была похожа на прислугу из какого-нибудь романа о жизни в английской усадьбе. На украшенном золотом беджике значилось ее имя — Пруденс.
— Я просто искала свободный столик, — объяснила я.
— Боюсь, совсем свободных нет, детка. Но можно же взять стул и подсесть за любой.
— Это разрешается?
— Здесь у нас не принято держать стол только для себя, если за ним есть свободные места. Так что ищите себе место, а потом советую попробовать наши булочки в глазури. Они неприлично хороши.
Я подсела к элегантной даме. Она натянуто улыбнулась и кивнула, когда я спросила, свободно ли место рядом. Сев за стол, я увидела рядом с пепельницей тарелку с булочками.
— Скажите, это вы заказали или владелец выставляет это для всех? — обратилась я к даме.
— Это не мое. — Дама чуть ли не отшатнулась при одной мысли о том, что могла бы втихую поедать сладкие булочки.
— Можно мне съесть одну?
— Я не стану вам мешать.
Я невольно улыбнулась. И потянулась за булочкой. Через пару минут подошла официантка Пруденс:
— А… вижу, вы нашли хорошую компанию. Не хотите ли кофе к булочке?
— Конечно, я с радостью попробую ваш кофе.
Я открыла сумку, достала сигареты, спички и аэрограмму: голубой бланк из тонкой бумаги, на котором можно было написать целое письмо, а потом сложить по обозначенным сгибам, и наружная сторона аэрограммы превращалась в настоящий конверт, оставалось только написать адрес получателя. Вытащила я и свою красную ручку и, сняв колпачок, начала писать папе. Элегантная дама просто молча сидела, глядя на пустую кофейную чашку перед собой. На коленях у нее сидел пекинес, на столе лежал свежий номер «Космополитен» обложкой вверх.
Принесли мой кофе. Я понюхала. Сделала глоток. Этот кофе не был похож ни на один сорт кофе из тех, что мне доводилось пробовать, и был он, я бы сказала, намного лучше, чем я ожидала. Жидкость в чашке была светлой от добавленного горячего молока, но и в этом, как я обнаружила, имелась своя прелесть. Права оказалась Пруденс: от сладких булочек трудно было оторваться. Так, совершенно счастливая, я просидела полчаса, в краткой форме описывая папе последние тридцать шесть часов своей жизни и горячо благодаря его за дополнительную сумму на моем счету, которая позволяла мне обустроить жилье на свой вкус.
