— Короче, когда Гретхен посадила меня на поезд, идущий обратно в Коннектикут, я забеспокоилась: вдруг она позвонит моим родителям? — и тогда в Олд-Гринвиче мне устроят встречу на вокзале. Вот я и выскочила раньше, на Сто двадцать пятой улице, и пересела на метро. Села в поезд и поняла, что не знаю, что делать дальше. Конечная остановка — Фар Рокуэй. У самого берега океана. Две предыдущие остановки — прямо на пляже. Я вышла на первой. Дошла до песка. Буквально упала на него. Тут ко мне начал приставать этот бродяга. Я сказала, чтобы он отвалил. Когда он смылся, я стала смотреть на воду и думать. Поняла, что полиция будет меня искать повсюду, если только я не умру, да поскорей. Мне больше всего хотелось исчезнуть. Бесследно. Тогда у меня и появился план — бросить там рюкзак и кошелек, а с собой взять только деньги. Я подумала: вернется бездомный, найдет рюкзак и пустой кошелек… Я все рассчитала правильно. Оставила шмотье в нескольких футах от воды — прилив только что закончился — и на метро уехала назад, на Манхэттен. Вышла на Сорок второй улице. Пешком дотопала до автовокзала Портового управления через эту вонючую Таймс-сквер. Нашла автобус, который как раз отправлялся в Лос-Анджелес кружным путем: округ Колумбия, Норфолк, Нэшвилл, Оклахома-Сити, Санта-Фе, Финикс и Палм-Спрингс. Купила билет, никто не спросил у меня документы. Забавно, что я так четко помню все эти остановки по маршруту, хотя почти вся поездка прошла как под дурью. У меня даже зубной щетки с собой не было, не говоря уж о смене одежды. От округа Колумбия до Нэшвилла я всю дорогу спала. Когда добралась до Лос-Анджелеса — автовокзал там был жутко грязным, а небо слишком синим, — я вскочила в первый же автобус, шедший на север, в Сан-Франциско. Остальное ты знаешь…
На самом деле я почти ничего не знала о Карли, кроме того, что она только что рассказала. Еще я поняла, что ее непрерывный монолог меня раздражает. У меня была масса вопросов, ее появление здесь меня потрясло, я все еще не понимала, как, черт возьми, она узнала, где я, и зачем проделала неблизкий путь из Парижа в Дублин, чтобы со мной повидаться.
— Ванная тут где-нибудь есть? — спросила она.
— Внизу в коридоре.
— А душ имеется?
— Только ванна.
— Ладно, сойдет и ванна, а потом мне потребуются часов десять сна.
Я, разумеется, собиралась предложить Карли остаться. Но одновременно думала: эта комнатушка слишком мала для нас двоих.
Во всем этом было что-то нереальное. Я хотела бы чувствовать радость от возвращения Карли из мертвых. Но ощущала только странное оцепенение и непонимание того, почему она из кожи лезет, чтобы навредить своим родителям. Простая открытка с коротким текстом «Привет, я жива, не ищите меня» позволила бы им, по крайней мере, не сходить с ума от горя, считая дочь погибшей. Возможно, тогда они остались бы вместе и не скатывались в пропасть. Я даже в страшном сне не смогла бы так жестоко наказать своих родителей, как сделала Карли. Все это было несправедливо.
Я спустилась по лестнице и постучалась к Шону:
— Ко мне неожиданно приехала приятельница из Штатов. Ей надо перекантоваться несколько дней, я пущу ее к себе, поспит на полу. У вас найдется какой-нибудь матрас?
Шон сказал, что пойдет посмотрит в сарае за домом. Я поднялась и включила воду, чтобы наполнить ванну для своей подруги. Потом вернулась в комнату и дала Карли — она уже разделась до белья — одно из своих полотенец.
— А шампунем или мылом поделишься? — спросила она.
Я сказала, что и то и другое она найдет в ванной. Карли успела обмотаться полотенцем, когда в дверь постучали. Под мышкой Шон держал матрас. При виде моей тощей подруги, завернутой в полотенце, с водопадом черных волос по плечам, у него загорелись глаза.
Я представила их друг другу, сказал Шону, что это моя подруга Меган.
— Старая подруга из Штатов? — спросил Шон.
— Древняя подруга, — поправила Карли, — это очень древняя история.
— Что ж, если говорить об истории и о том, как она портит все в настоящем, лучше места, чем Ирландия, не сыскать. Надеюсь, у нас будет шанс выпить по чашечке чаю, Меган. Вот ваш матрас.
Вернувшись из ванной, Карли мгновенно рухнула на матрас, швырнув свою одежду и полотенце на мою кровать. Я сложила ее пропотевшее белье в свой мешок для стирки, добавив туда и другую грязную одежду, которую она бросила в угол. Мокрое полотенце я отнесла в ванную комнату, отмыла ванну и на цыпочках вернулась к себе. Там я забрала книги, тетради и мешок с бельем и отправилась в прачечную Тринити, решив там и поработать со стихами Остина Кларка, реферат по которым Кеннелли задал нам к следующей неделе.
Перестирав и высушив все, я отправилась на Графтон-стрит, заглядывая поочередно в «Нири», «Дэви Бирнс» и «Бейли» в надежде встретить друзей из Тринити. В тот вечер мне не подфартило, так что я в одиночестве приземлилась в уютном уголке у «Нири». Я не спеша жевала сырный сэндвич, пила «Гиннесс» и гадала, что сулит мне завтрашний день с Карли. Ее резкость и раздражительность меня, мягко говоря, тревожили. Я не понимала, как моя подруга — всегда такая мягкая, застенчивая, беззащитная — могла превратиться в оголтелого боевика, который только что ворвался в мою жизнь.
Ночью выяснилось к тому же, что Карли — мастер мирового уровня по храпу, она рычала, как работающий мотоциклетный мотор. Я пыталась прикрывать уши подушкой, но через час после этой пытки шумом, отчаявшись уснуть, села в постели. Включив ночник, я развернула принесенную Карли «Интернэшнл геральд трибюн», единственный реальный источник американских новостей по эту сторону Атлантики. Меня очень волновал продолжавшийся Уотергейтский скандал, и я пристрастилась к репортажам Вудворда и Бернстайна. Ощущала ли я уколы ностальгии, читая еженедельные выпуски «Геральд»? Не знаю. Читая все эти новости из дома, я одновременно и чувствовала себя связанной с Соединенными Штатами, и радовалась тому, что огромное расстояние отделяет меня от этого места, источника недавно пережитой сильнейшей боли. Не потому ли меня так пугала эта храпящая девица, разметавшаяся у меня на полу? Дело было не только в том, что она не давала мне спать. С Карли в мою жизнь снова ворвалось все плохое, все то, из-за чего я так стремилась вырваться из этого провинциального ада, куда, подобно Карли, была помещена против своей воли.
И все же она здесь — Эвридика, вернувшаяся из подземного мира.
Под утро меня все-таки сморил сон, но Карли, которая легла спать в семь, вскочила еще до рассвета и начала с грохотом что-то искать на кухне. Я с трудом разлепила один глаз, когда она заговорила:
— Привет… где кофе?
— Нет. Здесь я пью чай.
— Отлично.
— Есть одно местечко, называется «Бьюли», можем пойти туда и выпить кофе.
Через пятнадцать минут мы были в «Бьюли». От недосыпа у меня кружилась голова. Как и от не смолкающего ни на минуту голоса Карли. Когда она, не заморачиваясь тем, чтобы понизить голос, стала рассказывать, как была «подстилкой у одного черного» в Окленде, к нам начали поворачиваться головы посетителей: в «Бьюли» не привыкли к подобным разговорам.
