— Смертельно опасно — так будет точнее. Но я за тебя выходила не из-за твоих поварских талантов.
— И я не из-за этого на тебе женился.
Они улыбнулись друг другу, как заговорщики. Такое было для меня в новинку, поскольку до сих пор я не видела ни одной пары супругов из поколения родителей, которые бы искренне любили друг друга. Об этом красноречиво говорили невербальные знаки — мимика, жесты родителей Киарана и то, как они друг на друга смотрели, ясно свидетельствовали о том, что между ними существует физическое притяжение и они наверняка занимаются сексом, причем регулярно (да еще и слегка поддразнивают друг друга из-за неумения готовить — то, из-за чего мой отец вечно подкалывал маму). Рядом с кухней находилась столовая с овальным столом красного дерева и стульями. Нам всем раздали поручения, чтобы ускорить ужин. Мне сказали, где найти скатерть, салфетки и столовое серебро, а тем временем Киаран кормил кошек, Джон расставлял бокалы и открывал вино, а Энн разложила всю еду на тарелки и в вазочки. Джон и Энн оказались очень увлеченными, творческими людьми. Энн готовила вечернюю аналитическую программу о текущих событиях на Радио-Ольстер. Она была поразительно эрудирована, информирована обо всем на свете и отлично разбиралась в международной политике. В тот вечер из Чили пришли очередные новости — о том, что Пиночет начал преследования интеллигенции, настроенной против хунты. На миг я впала в панику, решив, что Киаран может что-то сказать родителям о связи моей семьи с этими событиями. Но Энн продолжала рассказывать о том, что ведущий чилийский поэт, Пабло Неруда, подверг себя серьезному риску, во всеуслышание назвав Пиночета диктатором, а Киаран нашел под столом мою руку и пожал — сигнал о том, что он не собирается подрывать мое доверие, пересказывая то, что услышал от меня об отце и Питере в Сантьяго. Впрочем, Энн все же задала мне вопрос о проблемах внешней политики Никсона и Киссинджера, потом строго допросила, что я думаю о бомбардировках Камбоджи, есть ли шансы у президента пережить Уотергейт и считаю ли я, что нео консерватизм, его теоретики и апологеты Ирвинг Кристол и Мидж Дектер и «простоватый Рональд Рейган, которого, однако, не стоит недооценивать», могут задать тон в ближайшем будущем? Меня порадовали искренний интерес матери Киарана к тому, что я говорю, и желание вовлечь всех в обсуждение важных вопросов, что она и делала, мастерски поддерживая общий разговор. Когда же Джон, отклонившись от темы, принялся расспрашивать о джазовых клубах Нью-Йорка, оказалось, что он настоящий фанатик того, что он назвал «величайшим вкладом Америки в универсальный язык музыки». Он рассказал, что они с Энн — за год до рождения Киарана — провели лето 1953 года на Манхэттене, что он слышал Чарли Паркера в клубе «Бердленд», Билла Эванса и Декстера Гордона в «Вэнгарде» и что «в моей следующей жизни я наверняка буду жителем Нью-Йорка».
Поскольку мы приехали вечером в пятницу и на следующий день никому не нужно было вставать рано, мы приговорили две бутылки вина и по капельке «Блэк Буш». Разговор перескочил на Даунинг-стрит, где премьер-министр Хит сменил Вильсона, потом на блестящего белфастского романиста Брайана Мура, которого мне непременно нужно было прочитать, затем Энн снова расспрашивала меня о Уотергейте и о том, приведет ли наконец этот скандал к падению Никсона.
К тому времени, как Энн показала мне гостевую спальню — снова коснувшись моей руки и сказав: «Как хорошо, что ты здесь, с нами», — я втайне мучилась ревностью, думая: бывают же, оказывается, семьи, где все со всеми нормально ладят.
Той же ночью, но гораздо позднее, после того как Киаран тихонько постучался ко мне и мы занялись безумной любовью на полутораспальной кровати в гостевой комнате, стараясь не очень шуметь, я прошептала, прильнув к нему:
— Знаешь, мне даже грустно стало оттого, какие у тебя чудесные родители. Потому что я поняла, что никогда не видела ничего хорошего в семейной жизни.
— Как и все, они не идеальны. Папа, когда он чем-то озабочен, может уходить в себя и ничего не замечать вокруг. А моей маме лучше не говорить слова поперек. Она может впасть в ступор, если в чем-то сомневается или если кто-то или что-то ее расстроит. В остальном — особенно после твоих рассказов о твоих глубоко несчастных ма и па — согласен, мне здорово повезло отхватить таких родителей.
— Кроме того, они образцовая супружеская пара.
— Ты хочешь сказать, что они до сих пор друг другу нравятся?
— Вот именно.
— В том-то вся и хитрость, точно? Сохранить влюбленность.
— Мне вот интересно, мои-то родители были хоть когда-то по-настоящему влюблены друг в друга?
— Наверняка были… или, по крайней мере, убедили себя в этом…
— Что вместе проще выжить?
— Мой отец недавно сказал интересную штуку про Северную Ирландию, у меня его слова прямо отозвались в душе. «Неважно, о семье речь или об обществе, быть несчастным — это всегда вопрос выбора».
У меня по коже побежали мурашки. Я вздрогнула.
— Я что-то не то сказал? — спросил Киаран.
— Печально, но ты сказал чистую правду.
Наутро, когда все мы проснулись, стояла чудесная весенняя погода. За завтраком я обмолвилась, что хотела бы увидеть те уголки Белфаста, куда не ходят туристы.
Джон переглянулся с Энн, а Киаран обрадованно заявил:
— Папа, ты же не откажешься провести для Элис свою фирменную экскурсию по Фоллз-Роуд и Шенкилл-Роуд?
— Что это за экскурсия, чем она знаменита?
— Однажды сюда приезжала делегация ректоров из иностранных университетов, — объяснила Энн, — и ректор Квинса попросил вот этого великого философа взять на себя роль радушного хозяина и все им показать. Кто бы сомневался, все захотели увидеть зоны боевых действий…
— И, конечно, тебе я их тоже покажу, — улыбнулся Джон.
Энн попросила Киарана уделить ей несколько часов и съездить с ней в дом ее покойной сестры в Лисберне, чтобы помочь ей собрать те немногие вещи, который она хотела оставить, а остальное отправить в благотворительный фонд.
— Шейла, моя сестра, была всего на два года старше, — рассказала Энн. — Но мы с ней были совершенно разными. Она никогда не уезжала из Лисберна, никогда не была замужем. И еще в городе у нее сложилась грозная репутация директора великолепной средней школы. Близки мы не были, но ее смерть от рака… с этим мне трудно смириться.
— Киаран мне рассказывал. Я очень вам сочувствую.
— Никак я не ждала, что это случится так рано, когда мы все еще молодые. Ее похоронили в феврале, и с тех пор я все откладывала поездку в ее дом. Но, если позволишь, то хочу на один день похитить Киарана. Просто чувствую, что мне будет легче все это пережить, если сын будет рядом.
— Хотя ты всегда меня учила не говорить плохо о покойных, факт остается фактом: тетя Шейла была немного занудной.
Энн прыснула:
— Я уже говорила тебе, что ты несносен? Шейла не была немного занудной. Она была чудовищной занудой. Что лишь усугубляет боль от потери.
