Англичанин в одной из комнат прошипел из-за закрытой двери: «А ну – не шуметь! Или я вызову полицию! Люди пытаются спать». Судя по тому, как человек за дверью произносил шипящие звуки, Шаг решил, что голос принадлежит какому-нибудь женоподобному карлику. Шагу хотелось, чтобы человек открыл дверь. Шагу хотелось бы поставить на его физиономию свое персональное клеймо.
Агнес изобразила обиду.
– Эй, ты, давай, звони в полицию, зануда. У меня отпу…
Шаг плотно прижал руку к ее влажному рту. Она только хихикнула. Она посмотрела на него озорным глазом и жирным языком облизнула его ладонь. Шагу показалось, что ему положили в руку теплый, влажный кусок баранины. У него желудок чуть не вывернулся наизнанку. Он покрепче ухватил ее, своими окольцованными пальцами надавил на ее щеки с такой силой, что она непроизвольно раскрыла рот. Улыбка исчезла из ее глаз. Подавшись лицом вплотную к ее, он прошипел:
– Два раза повторять не буду. Встала и пошла наверх.
Он медленно убрал руку от ее лица. На щеках остались розовые пятна от его пальцев. В ее глазах появился страх, и она снова показалась Шагу чуть ли не трезвой. Но когда он отвел руку, страх исчез из ее глаз, а демон алкоголя вернулся. Она плюнула в него сквозь керамические зубы.
– Ты что это, блядь, о себе возом…
Шаг принялся за нее, не дав ей договорить. Перешагнув через Агнес, он ухватил ее за волосы. Он запустил руку в ее пряди, и закрепленные лаком волосы затрещали, как куриные косточки. С силой, которой могло хватить на то, чтобы вырвать весь клок с корнями, он, двинувшись вверх по лестнице, потащил ее за собой. Ноги Агнес страдальчески разъехались, она молотила конечностями, как неуклюжий паук, пытаясь найти опору. Невыносимая боль обжигала ее череп, она ухватила руками предплечье Шага, чтобы подняться на ноги. Шаг даже не почувствовал, как ее острые ногти впились в его кожу. Он протащил ее по одному пролету, потом по второму, потом по третьему. Грязная ковровая дорожка жгла ей спину, обдирала кожу с загривка, срывала блестки с платья. Подсунув свою мощную руку ей под подбородок, он протащил ее по еще одной ковровой площадке. Одним движением он уронил ее на пол, достал ключ, открыл дверь, включил голую лампочку и втащил ее в комнату.
Агнес лежала перед дверью, словно брошенная драная тряпка от сквозняка. Платье в блестках задралось на ней чуть не до пупа, обнажив белые ноги. Она потрогала рукой голову в том месте, где волосы начали вырываться. Шаг пересек комнату, убрал ее руку с головы, внезапно устыдившись содеянного.
– Прекрати трогать себя. Ничего страшного с тобой не случилось.
Ее пальцы нащупали что-то липкое на голове – кровь. В ушах у нее стоял звон от непрерывного стука – ударов о каждую ступеньку. Пьяная немота покидала ее.
– Ты почему это сделал?
– Ты надо мной издевалась.
Шаг снял свой черный пиджак, повесил его на единственный стул, снял черный галстук, аккуратно скрутил его. Лицо у него раскраснелось, отчего его глаза почему-то казались меньше и темнее. Пока он тащил ее по лестнице, его волосы растрепались, открылась плешь, которую он тщательно прятал. Выбившиеся пряди висели у его левого уха, тоненькие, как мышиные хвостики. В глубине горла что-то пощелкивало, словно потрескивало электричество в плохо соединенных проводах. И тут его руки снова взялись за нее. Она почувствовала его коготь у себя на шее, другой – на бедре. Он пальцами закапывался в ее нежное тело, чтобы быть уверенным в крепкой хватке. Когда плоть стала отделяться от кости и Агнес вскрикнула от боли, он своим перстнем дважды ударил ее по щеке.
Когда она смолкла, Шаг наклонился и, вонзив пальцы в ее плечо и бедро, перебросил Агнес на кровать, как порванный мешок с мусором. Потом он взгромоздился на нее. Его лицо пылало, жидкие волосы свисали с распухшей головы. Он словно наполнялся кипящей кровью. Он придавил локтями ее предплечья, впечатал их в матрас так, что они уже готовы были треснуть. А потом всей тушей, всем весом, который набрал, ведя сидячий образ жизни, навалился на нее.
Правой рукой он залез ей под платье, нашел ее мягкую, белую плоть. Она скрестила ноги под ним, он почувствовал, как сплелись ее щиколотки. Свободной рукой он ухватил ее бедра и попытался разъединить их неподвижную тяжесть. Она не поддавалась. Замо́к был крепок. Он вонзил пальцы в мякоть ее бедер так глубоко, что ногти стали разрывать кожу, и тогда она от боли сдалась и разъединила щиколотки.
Он вошел в нее под ее плач. В ней уже не осталось хмеля. В ней не осталось сил для сопротивления. Кончив, он упал головой на ее шею. Сказал, что завтра в сиянии огней пойдет с ней на танцплощадку.
Три
То лето, когда оно наконец наступило, было душным и влажным. Для человека, который ведет ночной образ жизни, дни казались слишком долгими. Долгий световой день был подобен бесцеремонному гостю, северные сумерки не спешили уходить. Большой Шаг с трудом перемогался в летние дни. Солнце пробивалось через плотные шторы, которые в конечном счете обретали мерцающий фиолетовый цвет, а дети всегда становились наиболее шумными именно в это время, когда они были самыми счастливыми, дверь постоянно хлопала, носились как угорелые громкоголосые подростки из других квартир, с утра до вечера женщины шлялись туда-сюда по ковру в прихожей, производя равно отвратительные звуки и своими розовыми пятками в плетеных сандалиях, и своими розовыми языками.
Когда наконец наступал вечер, Большой Шаг садился за руль и описывал несколько малых, узких кругов на своем черном такси. Оно крутилось, как жирная собака, гоняющаяся за своим хвостом, потом спешило прочь из Сайтхилла. Увидев огни Глазго, он, вздохнув с облегчением, откидывался на спинку сиденья, позволяя себе расслабиться в первый раз за день. В течение следующих восьми часов город принадлежал ему, и у Шага имелись планы на этот город.
Он протирал окно и внимательно разглядывал себя в боковое зеркало. Улыбался себе, восторгаясь собственным потрясающим видом: белая рубашка, черный галстук, черный костюм. «Не слишком ли это шикарно для работы?» – спрашивала Агнес, но она в последнее время вообще много чего говорила. Он улыбался чуть не всем телом, размышляя: не в крови ли у него вождение такси. Для него и его брата Раскала это был практически семейный бизнес. Его отцу такая работа тоже пришлась бы по душе, не убей его судостроение.
Шаг притормозил у огней в тени Королевской больницы – там тайком курила стайка медсестер. Он смотрел, как они потирают замерзшие пальцы в прохладном ночном воздухе, подпирают свои сиськи плотно сложенными на груди руками. Они курили без рук, боясь потерять хоть кроху телесного тепла. Он неторопливо улыбался, разглядывал свою реакцию в зеркале. Ночная смена определенно устраивала его больше всего.
Он любил ехать по городу в одиночестве и темноте, приглядываться к подпольной стороне этого мира. Здесь появлялись персонажи, тертые этим серым городом, и на месте их удерживали годы пьянства, дождей и надежды. Он зарабатывал себе на жизнь, перемещая людей из одной точки в другую, но его любимое времяпрепровождение состояло в их изучении.
