Агнес ухватила первый бачок – еще не слишком полный, не слишком тяжелый. Одним неловким движением она закинула руки с бачком в сторону, ее высокие каблуки скособочились под ней, но она сумела метнуть свой снаряд. Все еще не набравшаяся сил после больницы, она чуть позорно не упала на спину через калитку. Металлический бачок пролетел по воздуху, и на какое-то мгновение ей показалось, что он отскочит от окон и собьет ее с ног. Она затаила дыхание из страха, что он не попадет туда, куда ей нужно.
Но Агнес не промахнулась.
Бачок попал ровно в середину окна и с грохотом влетел в комнату. Стекло раскололось на маленькие кристаллики, великолепные тюлевые занавески сорвались с карниза. Старухи, которые остановились на улице, закричали как оглашенные. Дети на своих ВМХ возбужденно заорали.
Миклвайты, перед тем как Агнес принялась молотить в дверь, сидели в глубине дома в столовой, будто семейка Брейди
[141]. Все, кроме Шага, вскочили на ноги, услышав грохот в гостиной. Джоани, которая только что смеялась над Агнес, подавая блюдо с золотистой картошкой, вскочила и первой выбежала в гостиную. Увидев разбитое стекло и мусор, она вскрикнула так, словно в нее всадили нож.
Когда Шагги пробился сквозь стену миклвайтовских ног, Джоани стояла среди осколков и мусорного гнилья с открытым ртом и безвольно упавшими руками. Стефани обняла мать за талию, чтобы та не упала. Большой цветной телевизор лежал разбитым экраном вниз. Шагги обратил внимание, что у телевизора нет счетчика. «Ух, поскорей бы сказать ей об этом», – подумал он.
В переднем дворе стояла улыбающаяся, сногсшибательная и по большому счету трезвая Агнес Бейн. Мальчику хотелось закричать «Гооооооол!» Ему хотелось описать с ней победный круг по кварталу.
Шаг первым добежал до входной двери. Он уперся руками в дверной косяк и не позволил остальным Миклвайтам высыпать на улицу. Их когтистые руки тянулись к ней мимо его объемистой фигуры. Это напоминало сцену из фильмов ужасов про зомби, которые Шагги смотрел с разрешения Лика. Агнес спокойно сунула руку в сумку, вытащила длинную сигарету, неторопливо щелкнула зажигалкой, закурила, сделала глубокую элегантную затяжку.
– Ублюдок, – сказала она спокойным голосом. – Выпусти моего ребенка. И немедленно.
К Джоани, которая все еще стояла, ошарашенная, среди битого стекла, наконец-то вернулся дар речи. Она издала вопль из тех, что рождаются в пальцах ног и, напрягая все мышцы тела, вырываются изо рта.
– Ах ты старая пьяная блядь! Ты мне заплатишь за окно, помяни мои слова.
Агнес сковырнула свежий скол краски с ногтя. Она казалась разочарованной, протягивая руку в сторону Джоани.
– Посмотри, что из-за тебя случилось.
Она, цыкнув языком, скорчила гримасу, помахала в воздухе накрашенными ногтями, потом вперила холодный взгляд в Шага и прошипела сквозь зубы:
– Выпусти моего ребенка. И немедленно.
Джоани протолкалась в коридор мимо мальчика и других ревущих тел, которых сдерживал всей своей массой Шаг. Его лицо меняло окраску с алой на бурую.
– Ах ты, старая пьянчуга, убью тебя, блядища, – презрительно выкрикнула Джоани, ее когти бешено царапали воздух.
– Шаг Бейн, я тебя предупреждаю! – Агнес затянулась еще раз, посмотрела на улицу, куда из своих домов высыпали и другие соседи. Она подошла поближе ко второму серебристому бачку. – Если ты не выпустишь сейчас моего сына, я перебью все окна на этой ёбаной улице.
Джоани продолжала царапать воздух вокруг Шага и уже начала смачно плеваться в сторону Агнес, но та только презрительно посмотрела на нее и вернулась к сковыриванию краски с ногтей. Джоани продолжала вопить, как банши
[142].
– Психопатка ёбаная. Тебя нельзя было выпускать из дурдома.
Агнес одним движением бросила сигарету на землю, сняла с ног туфли на шпильках и сжала их в руках. Агнес, которая не могла бросить прямо обычный мяч, вдруг обрела уверенность в себе, после того как кинутый ею мусорный бачок достиг цели. Первый острый каблук пролетел по воздуху, ударился о дверной косяк и упал на землю. Агнес сместилась вперед, ступая почти босыми ногами, и, как опытный толкатель ядра, швырнула вторую туфлю, которая задела по щеке Джоани, отчего та с душераздирающим криком отпрянула назад в коридор.
Мальчишки на велосипедах взвыли со злорадным удовольствием. Они бросились на землю и принялись торопливо собирать маленькие камушки и протягивать этой воительнице, призывая к еще большей крови. «Держите, миссис! Держите! Еще! Еще!»
И кровь была. Правда, в небольшом количестве, но этого было достаточно, чтобы Джоани отерла щеку рукой и привела в неистовство свое потомство. При виде крови парни Миклвайт стали напирать еще сильнее, чтобы вырваться на улицу и линчевать Агнес. Судя по виду Шага, сердце его готово было вот-вот лопнуть от напряжения.
Шагги с трудом мог разглядеть мать, стоявшую во дворе. В коридоре скопилось слишком много тел, выталкивающих его отца, и если это столпотворение озлобленных конечностей мешало ему увидеть ее, то выбраться к матери он точно не мог. Он развернулся, медленно отступил по коридору и скользнул в комнату налево, потом пересек усыпанную стеклом гостиную, забрался на перевернутый телевизор и, используя его, как ступеньку, встал на подоконник. Он переступил через торчащие острые кромки стекла в разбитом окне и спрыгнул на твердый бетон во дворе.
Шагги с опаской двинулся к матери. Она выглядела изможденной, потрепанной, а лицо под слоем косметики приобрело какую-то мертвенную бледность, какой он не видел раньше. Но она была жива. Шаг смотрел, как его сын осторожно ступает по битому стеклу.
– Шагги, вернись немедленно, – рявкнул он. Миклвайтская клака принялась выражать бурный протест. Они жаждали крови, они требовали, чтобы Шаг отпустил мальчика. Но он словно и не слышал их.
– Она никогда не исправится, сынок. Не подходи к ней.
Шагги задумался на секунду, оглянулся, пожал узкими плечами.
– Кто знает.
Агнес зло смотрела на Шага, протягивая руку навстречу своему сыну.
– Да ты и кусок говна возьмешь, лишь бы мне досадить.
– Я знаю, что хорошо для мальчика. – Его губы скривились под щетиной усов. – Ты о себе позаботиться не можешь, не говоря уже о нем. Бля, да ты посмотри, какого извращенца ты из него сделала.
Агнес, оставшаяся без туфлей, наклонилась и прижала мальчика к себе. Пуговицы ее хорошего пальто царапнули его лицо, но ему было все равно. Он уткнулся лицом в ее живот, пытаясь зарыться в ее тело. Его нижняя губа начала дрожать, она вытянулась и приподнялась, как пузырь от ожога. Агнес нежно прижала к его губе большой палец и поцеловала бледную кожу над его левым ухом. Ее слова были теплыми и легкими, как солнце на ярмарочной неделе.
