Девочка сидела против входа на рынок на низкой ограде, словно приржавев к металлу. Под мелким дождем ее волосы стали идеально прямыми, а в больших кольцах сережек она казалась еще младше, хотя и без того была ребенком. Шагги расстроился, увидев ее такой осунувшейся и худой. Когда он увидел ее в первый раз с Кейром Вейром за год до смерти Агнес, в ней чувствовалась дерзкая отвага. Она казалась мудрой, смелой, а теперь он понял, что все это было детским притворством, крикливой бравадой, прикрывавшей боль внутри. Теперь ее привлекательное веснушчатое лицо закрылось в целях самозащиты. Ее губы почти всегда были поджаты, глаза-изюминки постоянно и настороженно стреляли в оживленную толпу: не началась ли там какая-нибудь буча. В ней появилась какая-то окаменелая твердость, она носила ее, как броню, и часто забывала снимать.
– Ты не спешил. Я промокла до нитки, – сказала Линн Келли. Между ног она держала два полиэтиленовых пакета, готовая оборонять их от чьих-либо покушений.
– Извини, – сказал Шагги. Он забрался на ограду рядом со своей подругой и сел, как она, пригляделся к ее позе и поправил свою, чтобы были одинаковы. Он уже догнал ее в росте, даже обогнал и теперь протянул руку и потер ее запястье там, где рукава никогда не закрывали кожу.
– И что ты хочешь делать? Прогуляться немного?
Линн ухмыльнулась.
– Хорошо, что мы с тобой не крутим любовь. – Она щелчком отправила в лужу пережеванную резинку. – Ты абсолютно предсказуем.
– Извини.
Она провела рукой по его щеке, потом грубовато толкнула его.
– Да шучу я. Конечно, мы прогуляемся, что нам еще делать? – Она принялась возиться с пакетами, лежавшими у ее ног. – Только позволь, я сначала сделаю кое-что, ладно?
Он знал, что она собирается сделать. Если бы Агнес была жива, если бы у него все еще оставался шанс, он хотел бы сделать то же самое и для своей матери. И все же, глядя, как Линн беспокойно теребит губу, он не смог сдержаться:
– Линн. Брось. Если бы я занимался такой чепухой, ты бы меня поколотила за это. Это все без толку. Извини, но так оно и есть…
Она оборвала его.
– И не начинай. Знаю я все это, нахер. – Линн нахмурилась, подняв голову к небу, словно дождь был неприятностью, которую можно прогнать. – К тому же я даже не уверена, что она появится.
Несмотря на моросящий дождь, на Падди-маркете было полно народа. Улочка петляла вдоль заброшенных железнодорожных путей, а каждое из ответвлений уходило в заброшенную железнодорожную арку, в которой теперь продавались детская одежда, яркие шезлонги с цветочным рисунком и прикроватные лампы в кричащих футбольных цветах. На рынке был занят каждый свободный уголок. С закопченных сажей потолков свисала одежда, складные столики были уставлены необычными фигурками и старыми часами. Торговцы всякого рода хаотично заполнили переулок, их подержанная мебель уже пропиталась водой и стала непригодной под дождем.
Шагги наблюдал за девушкой со светлыми волосами, черневшими у корней. Она сидела на корточках над своими вещами – других у нее, возможно, и не было, – продуманно разложенными теперь на мокром клочке земли. Он подумал о том, что Агнес полюбила бы это место и одновременно возненавидела.
Линн протянула ему одноразовый стаканчик с чаем, но тот оказался холодным, а когда Шагги снял крышку, то увидел, что чай уже подернулся пленкой. Он посмотрел на молочное бельмо и отругал себя за то, что заставил ее так долго ждать.
– Агнес сегодня стукнуло бы пятьдесят, – сказал он, а потом поспешно добавил: – Хотя она, конечно, до хрипоты утверждала бы, что это клевета.
Шагги, словно заносчивый сомелье, которого он видел по телевизору, наклонил бутыль с шипучкой в сторону Линн.
– Я подумал, мы могли бы устроить в честь этого маленькую вечеринку. Чтобы поднять настроение. – Он усмехнулся, передавая ей пирожные с клубничным джемом. Она открыла коробку, и у нее вырвался по-детски радостный крик, а он вдруг расстроился, увидев, что кроваво-красный джем размазался по крышке. – Вот черт! А уж как осторожно я их нес.
Линн толкнула его плечом.
– Не переживай. Они классные.
Пирожные, казавшиеся такими замечательными час назад, теперь стояли между ними подпорченные и влажные. Шагги протянул руку и схватил одно. Действуя рукой, как лопатой, он отправил пирожное целиком в рот. Он чуть не подавился сладким липким джемом и теплым кремом. Он проглотил пирожное, и когда этот груз оказался у него в желудке, ему стало получше. Он потянулся в коробку за вторым, и в этот момент Линн всем телом отвернулась от него вместе с коробкой и взвизгнула.
– Пошел вон! Это мои, ишь ты, жадный побирушка.
Шагги рассмеялся; он с удовольствием посмотрел на ее лицо, которое стало чуть менее озабоченным. Он слизывал остатки джема с губ, пока его рот не покрылся этой липкой клубничной помадой, а потом принялся корчить ей рожи. Линн оттолкнула его. Она съела два пирожных. Делала она это медленно, изящно, аккуратно отделяла крем от джема, а потом отдала Шагги песочное тесто – ей оно не нравилось. Последнее пирожное она не тронула – закрыла крышку коробки.
Они сидели плечом к плечу, дождь несколько раз переставал, а потом принимался моросить снова, они пили холодный чай и шипучку, разговаривали, ждали чего-то, что вряд ли было возможно. Потом Линн сказала:
– Одна девчонка из Спрингберна
[166] забеременела от нашего Калума.
Он взял тонкую прядь ее волос, пробежал по ней пальцами, потом сдавил между большим и указательным, словно со скрипом выгонял влагу на старом отжимном катке для белья.
– Это тот, который родился перед тобой?
– Нет, между нами еще двое, а он между нашим Стивом и нашим Малки. Он такой красавчик, но мозгов маловато, а потому за ним глаз да глаз нужен. Нет такой дырки, в которую он не попытался бы вставить свой штырь.
– Соблазнитель.
– Ну да. Он, видать, познакомился с этой девчонкой на танцах на прошлую Пасху в субботу, а когда они вошли в церковь в воскресенье, она уже, судя по всему, была беременна. – Линн покачала головой, возмущаясь глупостью брата. – Ее отец приходил к нам вчера вечером. Нашел нас в телефонном справочнике. Наш Малки выпорол Калума, когда узнал. Не за то, что он зарядил девчонку, а за то, что ему не хватило ума назваться чужим именем. – Линн взяла другую прядь своих волос и принялась рассматривать кончики – не посеклись ли. – Наш Калум даже имени этой девчонки не мог вспомнить, я уж не говорю о том, чтобы в лицо узнать. Посмотрел бы ты на его физиономию, когда он ее увидел. По улице прошел бы мимо и не заметил. А теперь он папочка. Идиот безмозглый.
Шагги услышал ее, прежде чем Линн увидела. Он услышал девичий смех, слишком молодой для такой пожилой женщины, и звучал он неискренне и натужно, словно она устраивала для кого-то представление. Шагги подумал, что хорошо бы проигнорировать этот смех, он хотел привлечь внимание Линн к реке – может быть, тогда она не заметит эту смеющуюся женщину. Когда он посмотрел на свою подругу, она обгрызала заусенцы с большого пальца и одновременно перебирала содержимое своих полиэтиленовых пакетов. Когда она убрала руку ото рта, он заметил, что на ее пальцах почти не осталось кожи. И тут он уже не мог заставить себя лгать ей, а потому вздохнул и показал на женщину. И тогда уже вздохнула Линн.
