Глядя на него, Кэтрин подумала, что Лик, если бы не его крупный кэмпбелловский нос, выглядел бы сейчас как двенадцатилетний парнишка. Она смотрела на его длинные пальцы, изящные и тонкие, как у часовщика, эти пальцы все время теребили нос, постоянно проходили по всей его длине, досаждали ему, измеряли его, а потом ему сочувствовали. Он убрал руку от носа.
– Перестань пялиться.
Лик вышел из освещенной части берлоги в темноту.
Кэтрин подобрала черный альбом для набросков. Лик снова вернулся к рисованию. Она листала страницы с замысловатыми эскизами красоток в бикини, расположившихся на капоте мускулистого «Феррари» или оседлавших крылатых виверн
[36]. Рисунки Лика были не хуже, чем обложки рок-альбомов: прекрасно переданный мир стыдливой фантазии. Мускулы, сухожилия и обнаженные красотки в конечном счете сменились точными, по линейке вычерченными архитектурными планами и зарисовками деревянных изделий, техническими чертежами футуристических зданий и более мелкими, детализированными изображениями проигрывателей, а на одном рисунке она увидела самодельный мольберт. Она не помнила такой минуты, когда бы брат не держал карандаш в руке.
Она гордо улыбалась про себя, когда Лик возник из темноты и выхватил альбом из ее рук.
– Я что-то не вижу, чтобы на альбоме было твое сраное имя.
Он задрал джемпер и засунул альбом под ремень джинсов.
– Лик, я думаю, ты очень талантливый.
Он презрительно фыркнул, высунув язык, и снова исчез в темноте.
– Я серьезно. Ты станешь блестящим художником, а я выйду замуж, и, мы оба прекрасно понимаем, что дадим деру из этой помойки к чертовой матери.
Из темноты раздалось шипение.
– Иди в жопу. Я знаю, ты собираешься меня бросить. Видел я, как ты строила глазки этому оранжистскому хую. Я знаю, ты хочешь бросить меня, чтобы я один на один с нею разбирался.
– Лик, ты можешь выйти на свет, чтобы я тебя видела?
– Нет, мне здесь нравится.
Кэтрин вытерла волосы рукавом пальто и задумалась на секунду. Она все еще боролась со страхом, который поселили в ней гопники.
– Жаль, я пришла сюда, чтобы раздеться и для тебя сразиться с гигантской крылатой змеей.
Он вышел из темноты, качая головой.
– Можешь не беспокоиться. Я предпочитаю рисовать сиськи побольше.
Кэтрин передернуло, но она сказала:
– Включи воображение.
– У меня нет достаточно тонкого карандаша, чтобы передать их замысловатую мини-а-тюр-иа-затив-ность.
Они сердито посмотрели друг на друга с серьезными выражениями на лицах. Кэтрин первая скривилась и сделала вид, что ее сейчас вырвет на старое мужское пальто. Лик сделал то же самое, и вскоре они уже оба плавали в луже воображаемой блевотины. Кэтрин увидела, как робкая улыбка вернулась на лицо брата, и пожалела о том, что теперь это случается так редко. Лик заметил ее испытующий взгляд и сказал:
– Чо уставилась-то?
Кэтрин попыталась смягчить выражение своего лица, чтобы не прогнать брата назад в тень.
– Так что, мамуля была в агрессивном настроении или скорее в плаксивом, когда ты ушел?
Он пожал плечами.
– Висела весь день на телефоне, искала Шага. Я сразу понял, что это может плохо кончиться.
– Почему?
– Она пила так, словно хотела оказаться где-то в другом месте.
– Шумела?
Он отрицательно покачал головой.
– Скорее грустила, чем шумела.
Кэтрин вздохнула.
– Бля. Нам нужно вернуться домой. Кажется, там случилась какая-то фигня.
– Нет уж. Я спер достаточно еды, чтобы остаться на ночь.
Он уже наполовину скрылся в темноте.
– Ты простудишься и помрешь.
– Вот и хорошо.
– Ну же, Лик. Ты староват для игры в домики.
Это было подло с ее стороны, и она знала, что не возьмет верх, если будет продолжать в таком духе. Природа наградила ее братца легендарным упрямством, он мог смотреть на тебя и не видеть, оставлял вместо себя одну оболочку – склевывай ее сколько хочешь. Кэтрин не хотела встречаться с матерью один на один. Она не хотела возвращаться домой в темноте без брата.
– Пожалуйста. Я за тобой пришла. Даром, что ли, твои дружки-токсикоманы ко мне под юбку заглядывали. – Она жалостливо прикусила губу. – У них рыбный нож, Лик. Они меня за сиськи хватали.
Тут Лик страшно разозлился. Внезапная сила этих его вспышек ярости всегда пугала ее и втайне доставляла удовольствие. Они всегда приходили незаметно и проявлялись грубо, и малейшее оскорбление могло превратить медвежьи шутки в медвежью ярость.
– Пожалуйста.
Ее руки безвольно висели по бокам в утрированной беспомощности. Не в ее характере было давить на жалость.
Лик опять ушел в тень, но вернулся в своей куртке с капюшоном, со зловещим видом крутя в руке черенок садовой лопаты. Он погасил закопченный кемпинговый фонарь, и они стали тихо подниматься из пещеры на вершину штабеля. Лик накрыл лаз палетой, и они остановились, чтобы посмотреть на сверкающий внизу город. Он был прекрасен. Кэтрин подняла правую руку и указала в темноту за оранжевыми огнями города.
– Лик, видишь, что там? – спросила она.
Она показывала куда-то за линию пустоты на горизонте, черной, как само ничто. Он проследил, куда целит ее палец, и ответил:
– Неа.
– Да вон же, – сказала она, тыча пальцем, будто это могло помочь. – Ты смотри туда дальше – за Спрингберн и Деннистаун
[37]. Смотри за крайнюю границу города.
– Кэт! Оттого, что ты тычешь туда рукой, я не вижу лучше. Там тьма кромешная. Нет там ничего.
– Именно! – Она осознала это, прежде чем опустить палец и повернуться к высотке. – Я как-то случайно услышала слова Шага: он сказал, что именно туда мы и переезжаем.
Шесть
Агнес бо́льшую часть ночи пролежала, борясь с приступами кашля и сплевывая мокроту. А теперь ей не давал покоя утренний свет, проникавший в комнату через незанавешенное окно. Она больше не могла не замечать влажного сквозняка, который гулял по комнате и холодил ее потное тело. Она открыла глаза и безнадежно оглядела спальню в поисках чего-нибудь, что могло бы устранить эту досадную неприятность. Ее глаза не ожидали увидеть черные полосы сажи. Она вскочила в панике, но тут же признала в обгоревшей спальне свою собственную. Словно страшная открытка из прошедшей ночи, ее отражение таращилось на нее, полностью одетую, с разводами косметики на лице. Она посмотрела на подушку, на мокрое синее месиво, которое оставила после себя. Потом перевела взгляд на ту часть кровати, где обычно спал Шаг. Она была не расстелена.
