Живя с этим католиком в квартире на первом этаже, она видела только покрытую сажей стену жилого дома напротив. В ночь побега она смотрела, как гаснут одно за другим окна – славный трудолюбивый люд рано ложился спать, чтобы рано подняться. Снаружи сквозь шум дождя доносилось урчание работающего двигателя такси. Она не могла не чувствовать некоторого возбуждения, и внутри нее, несмотря на сомнения, усиливался восторженный трепет.
За спинкой дивана лежали две миниатюрных статуэтки, книги по обработке лучших сортов тяжелого сукна и мягкого бархата и неудобные туфли из лакированной кожи с вульгарными серебряными пряжками. Она разбудила своих спящих малышей. Кэтрин была похожа на пьяного старика, ее сонные веки открывались и закрывались, словно она раз за разом делала трудные недовольные глотки. Пока Агнес будила их поцелуями, кто-то осторожно поскребся в дверь. Она выскользнула в коридор. Дверь открылась с тихим скрипом, и круглое загорелое лицо взволнованно заморгало на ярком свету. Шаг нетерпеливо переступал с ноги на ногу, словно готовый в любую секунду броситься наутек.
– Ты опоздал! – прошипела Агнес.
Запах кислого стаута в ее дыхании заставил его проглотить улыбку.
– Я, бля, просто не верю, что это происходит.
– Чего ты ждешь? – прошипела она. – У меня нервы как струны натянуты.
Агнес распахнула дверь и передала Шагу тяжеленные раздавшиеся в ширину чемоданы, в которых что-то радостно позвякивало, словно в них лежали елочные игрушки.
– Это все?
Агнес уставилась на пухлый ковер с его замысловатым рисунком и вздохнула.
– Ага. Все.
Шаг с чемоданами в руках зашаркал на улицу. Агнес повернулась, окинула взглядом квартиру. Подошла к зеркалу в коридоре, пробежалась пальцами по волосам, ее черные кудри сопротивлялись и возвращались в свое прежнее напружиненное положение. Она взяла тюбик помады, провела по губам. «Не так уж и плохо для двадцати шести», – подумала она. Двадцать шесть лет сна.
В детской она застелила кровати, сунула грязные пижамки в карман своей норковой шубки, без всяких уговоров всучила детям по игрушке в руки и вывела в коридор. Остановившись перед широкой дверью в спальню, она повернулась к ним. Посмотрела на великолепный ковер и настоятельно прошептала:
– Значит, так: что бы ни случилось, никаких слез, договорились? – Лоснистые головки кивнули. – Когда мы войдем, вы сможете улыбнуться ради меня такой большой-большой счастливой улыбкой?
По привычке она щелкнула выключателем в спальне, и темнота взорвалась ярким режущим глаз светом. Спальня была маленькой и тесной, почти всю ее занимала слишком большая кровать в стиле рококо. Мальчик радостно крикнул «Папа!» и неопрятная груда на огромной кровати шевельнулась. Брендан Макгоуэн сел в недоумении, моргая, уставился на викторианских христославов в изножье своей кровати. У него отвисла челюсть.
Агнес величественным жестом подняла воротник своей шубки. Он купил ей эту шубку в кредит – расточительность, в которой не было необходимости, он просто надеялся сделать жену счастливой, чтобы она забыла о нужде, пусть и ненадолго.
– Значит, так. Спасибо за все. – Получалось как-то не очень. – Я ухожу, – сказала она, и эта неловкая недосказанность прозвучала, как слова горничной, которая, закончив свои дневные труды, уходила до следующего утра.
Сонному мужу оставалось только хлопать глазами, когда его семья помахала ему на прощанье и вышла из спальни. Он услышал, как негромко хлопнула входная дверь, потом раздалось рычание дизельного двигателя. И они исчезли.
Когда они с ревом умчались той ночью, черное такси казалось тяжелым и надежным, как танк. Агнес сидела на длинном кожаном диване, а к ней прижимались дети, согревая ее с двух сторон. Они вчетвером молча ехали по мокрым, сверкающим улицам Глазго. Шаг все время поглядывал в зеркало заднего вида, скользя по лицам спящих детей и чуть прищуриваясь.
– Так куда мы едем? – спросил он немного погодя.
После долгой паузы он услышал голос Агнес через воротник ее шубки:
– Почему ты опоздал?
Шаг не ответил.
– У тебя были сомнения?
Он отвел глаза от зеркала.
– Конечно, были.
Агнес поднесла руки в кожаных перчатках к лицу.
– Господи Иисусе.
– А что – у тебя не было?
– Разве похоже, что у меня были сомнения? – ответила она, и голос ее прозвучал выше, чем ей хотелось бы.
Улицы Ист-Энда были пусты. Последние пабы уже закрылись, и порядочные семьи согревались от холода в своих постелях. Такси протащилось по Галлоугейту, потом миновало рынок. Агнес никогда еще не видела его таким пустым, обычно он кишел людьми, пришедшими за ежедневными покупками, новыми занавесками, выбирающими мясо получше или рыбу к пятнице. Сейчас рынок представлял собой кладбище пустых столов и ящиков для фруктов.
– Так куда мы едем?
– Я, видишь ли, свои сомнения оставила дома.
Он сердито смотрел на нее в зеркало.
– Мы же договорились. Мы сказали, с чистого листа.
Агнес чувствовала, как горячие головки детей зарываются в ее бока.
– Да, но все не так просто.
– Но ты же говорила.
– Ну да. – Агнес отвернулась к окну. Она все еще чувствовала на себе его пристальный взгляд в зеркале. Она бы предпочла, чтобы он следил за дорогой. – Я не смогла это сделать.
Он посмотрел на детей, облаченных в их лучшие и дорогие старомодные воскресные костюмчики, надетые в первый раз, купленные для бегства среди ночи. Он подумал обо всей их одежке, аккуратно уложенной в чемоданы.
– Да, но ты даже и не попыталась, верно?
Она уставилась в его затылок.
– Не все мы можем быть так бессердечны, как ты, Шаг.
Взрыв гнева охватил его, и он ударил по тормозам. Все четверо резко клюнули головой вперед, а дети принялись недовольно бурчать.
– И ты спрашиваешь, хули это я опоздал? – Капельки слюны брызнули на зеркало заднего вида, засверкали на стекле. – А опоздал я потому, что должен был попрощаться с четырьмя плачущими детишками, на хуй, бля. – Он провел тыльной стороной ладони по мокрым губам. – Я уж не говорю о жене, которая грозила отравить себя и их газом. Сказала мне, что, если я уйду, она включит духовку, но поджигать газ не будет.
Такси, взвизгнув покрышками, тронулось с места. Дальше они ехали молча, обгоняли пустые ночные автобусы, урчащие своими моторами, провожали глазами темные окна холодных домов. Когда он снова заговорил, его голос звучал спокойнее.
– Ты когда-нибудь пробовала уходить из дома, когда вся твоя гребаная семейка впилась в тебя, словно рыболовными крючками, а? Ты знаешь, сколько времени нужно, что освободиться от четырех визжащих малышей, ухвативших тебя за ноги? Чтобы раскидать их по коридору и закрыть дверь, прищемляя их пальчики? – Он посмотрел на нее в зеркало ледяным взглядом. – Нет, ты не знаешь, что это такое. Просто говоришь твоему покорному слуге, чтобы он приехал за тобой. А потом ты выходишь из дома с чемоданами, будто мы на денек в Милпорт
[40] собрались.
